Британский ученый, писательница и профессор Сьюзан Гринфилд всю свою жизнь изучает физиологию работы головного мозга и влияние современных технологий на человеческое сознание. Во время своего визита в Москву баронесса дала интервью «Теориям и практикам» и рассказала о том, почему людям так хочется рассказывать другим о себе, чем отличается поколение фейсбука от поколения книг и чем можно заменить навык анализировать информацию и строить логические цепочки.

Мозг

Строго говоря, у золотой рыбки нет личности. Если ваш ребенок ушел в школу, а вы купили ему другую золотую рыбку, он не заметит этого. Но если это будет собака или кошка — заметит. Если это будет его брат или сестра — тем более. Чем более развито существо, тем оно более уникально, и ни у кого нет мозга, повторяющего ваш — найдутся печень, легкие, сердце, которые могут быть такими же, но не мозг. В первые два года развития мозг активно растет за счет связей между клетками, и у каждого человека они образуют уникальный паттерн. Сознание — результат формирования этих связей на протяжении всей жизни, и вот почему так важна среда: она диктует то, что будет там отпечатываться.

Среда экранов имеет огромное воздействие. Неврология давно уже признала, что новые технологии изменят наше сознание, это новый виток эволюционного процесса. То, над чем нам надо работать сейчас, — поиск ее плюсов и минусов, и конечно, она оказывает немало негативных эффектов. Недавно провели эксперимент с пианино — было три группы испытуемых, одна из них смотрела на рояль, вторая — учила гаммы, третья представляла, что играет на рояле. Результаты мозговой активности третьей группы были очень близки к результатам второй, а не первой. Вывод — даже воображаемое действие активно отражается на физической работе мозга и влияет на его структуру.

Снижение эмпатии

Опасности, о которых я говорю, —  это, например, снижение эмпатии. Мичиганский университет провел исследования, в которых участвовали четырнадцать тысяч студентов, и они выявили существенный спад способности к сопереживанию. Ребенок, воспитанный на социальных сетях, теряет навыки межличностного общения — он не учится краснеть, заботиться, давать спонтанную эмоциональную реакцию, а главное, получать немедленный ответ от собеседника и строить реальный диалог. Ведь наш мозг до сих пор работает так, что впечатление о человеке мы на семьдесят процентов составляем из невербальной информации. Ее сложно получить, общаясь через мессенджер. Мы все — немного аутисты, когда замыкаем себя в двухмерном пространстве.

Рассеянность

Есть такой препарат — «Риталин», который в Англии разрешен и прописывается при расстройствах внимания — за последние десять лет его стали прописывать в три раза чаще, преимущественно молодым людям и детям. Несмотря на обширную полемику вокруг этого вопроса, есть поводы утверждать, что это связано с компьютерами: у ребенка, который проводит по 4 часа в день за компьютерной игрой, развивается синдром дефицита внимания и гиперактивности, который потом мешает ему учиться в школе.

Потеря идентичности

В 1999 году люди писали в Livejournal, что у них есть кот, в 2004-м — выкладывали фото и видео этого кота, в 2010-м они могут писать в твиттер раз в час о том, что их кот чихнул. Большинство пользователей начинает сообщать друг другу о том, что никому не нужно знать, просто потому, что у них есть такая возможность. Это напоминает поведение маленького ребенка, который говорит: «Мама, посмотри, я надел носок!» и постоянно нуждается в том, чтобы на него обратили внимание, потому что таким образом он получает подтверждение собственному существованию. Такое поведение ненормально для взрослого человека, прошедшего процесс социальной адаптации.

Безрассудство

Еще одна опасность заключается в том, что большинство виртуальных действий не имеют необратимых последствий.

Страницы в социальных сетях можно редактировать, комментарии — удалять и добавлять, умирая в компьютерной игре, ты в большинстве случаев можешь восстановить свой персонаж и продолжить. В жизни это не так, но воспитывая мозг в среде, где действия не влекут за собой последствия, мы получаем человека, просто не умеющего адекватно оценивать риск. Это связано с влиянием на область префронтальной коры головного мозга, отвечающую за логические связи —  она, например, слабо развита у детей и шизофреников, которые с трудом концентрируются, легко реагируют на внешние раздражители и мыслят противоположно большинству взрослых людей — от когнитивного к чувственному.

Любой западный ученый приведет пример Финниаса Гейджа — рабочего, выжившего после травмы в лобной части с повреждением префронтальной коры головного мозга. Этот человек поправился и даже вышел на работу, и прошло несколько дней, пока люди вокруг него заметили, что он сильно изменился. Он стал давать обещания, которых не мог выполнить, заключать рискованные пари и проявлять сверхъестественное безрассудство. В итоге он спился и был довольно быстро уволен с работы несмотря на то, что физически вполне был способен вести нормальную жизнь.

Структурное мышление

У книги хватает минусов: с точки зрения человека экранной культуры — это ее статичность, линеарность. Но за счет этих качеств она дает нам идею последовательности. Книга — это всегда ряд предложений, абзацев, глав. В ней есть начало, продолжение, конец, будь то сюжет или поступательное развитие идеи. Жизнь каждого из нас — тоже хронологическая последовательность, и, разумеется, на самом деле она очень сильно отличается от того, что мы выкладываем на свою страницу в facebook. То, что беспокоит меня в информационном потоке, — возможность потери навыка мыслить последовательно, структурно. Потому что если вы знаете много вещей, но не проделываете мыслительную работу для того, чтобы их друг с другом связать, они остаются разрозненным набором фактов. Теряется навык обрабатывать информацию и создавать из нее контекст. Когда мне говорят, что можно научить трехлетнего ребенка пользоваться поиском гугла, для меня это — дикость. Ведь сначала мы должны научить его задавать и формулировать вопросы.

Будущее

Глупо говорить, что книги — это хорошо, а экраны — плохо. Мир меняется с огромной скоростью, нам надо искать пути адаптации и извлекать из экранных технологий максимум выгоды, не поступаясь при этом своими ценностями.

Я предлагаю менять программное обеспечение — разрабатывать такой софт, который учитывал бы вышеперечисленные опасности. Чтобы он, допустим, как-то развивал тот тип «длинного» внимания, который традиционно развивали в человеке книги.

В шестидесятые была популярная концепция ноосферы — и может быть, мир будущего действительно будет выглядеть, как такой единый кибернетический организм, в котором идеи не принадлежат конкретному индивидууму, а практически моментально распространяются и впитываются.

Мы не можем ничего предсказать, и важно понимать, что мы должны решить сейчас, как именно мир станет развиваться. Возможно, найдется какой-то компромисс — ваша идея третьего места описывает одну из таких моделей. Люди сидят за своими компьютерами, но постоянно находятся в среде трехмерного, живого общения — это могло бы быть просто замечательно, если бы носило массовый характер. Мы сейчас в Оксфорде развиваем систему тьюторов, которая как раз построена на совместной работе, на личном контакте.

Исследования

Я боюсь многого в процессах, которые исследую, — боюсь и восхищаюсь. Это нормальная смесь чувств для исследователя — постоянное осознание того, что мир меняется на наших глазах, в наших руках. Мне часто возражают, что я уделяю слишком много внимания тому, что еще рано изучать — но ведь быстрота реакции и в науке важна, если не начать собирать этот материал сейчас, потом мы можем просто столкнуться с гораздо более серьезными проблемами.

Мы так мало знаем о мозге — нам сложно точно описать, как именно он реагирует на самые базовые раздражители — но это, на мой взгляд, не причина закрывать глаза на актуальные исследования в узких областях.

Наиля Гольман, Theorya&Practice

Источник: Гильдия издателей периодической печати