Светлана Скарлош, редактор отдела спецпроектов журнала "Русский репортер", принимает активное участие в деятельности Летней Школы "Русского репортера" на протяжении всей ее истории. Хотя руководителем и идейным вдохновителем проекта выступает ее муж, редактор отдела науки того же журнала Григорий Тарасевич, Светлана предпочитает оставаться в тени. О том, как на Летней Школе появилось отделение журналистики и что изменилось с тех пор, Светлана Скарлош рассказала в интервью Лениздат.Ру.

- То, что сейчас здесь происходит — насколько это является Летней Школой "Русского репортера"?

- Действительно, "Русский репортер" имеет непосредственное отношение к Школе. Это некий брэнд, который помогает Школу развивать. Но сказать, что идеологически это "Школа «Русского репортера»", было бы преувеличением. Этот проект стал развиваться раньше, чем на него пришел "Русский репортер". "Русский репортер" привнес свою харизму и возможности, и это хорошо, то есть Школа стала богаче в этом смысле. Но это не означает, что он ее полностью поглотил.

Мы предпочитаем называть ее "Летняя Школа". То есть она фигурирует как Школа "Русского репортера", потому что журнал действительно сильно вложился и вкладывается в эту Школу — привозит каких-то интересных людей, какое-то количество мастерских у нас посвящено журналистике. Но при этом есть мастерские, которые не имеют отношения к журналистике никакого. Вообще, хотелось бы достичь того, чтобы словосочетание "летняя школа" ассоциировалось только с нашей Школой, хотя летних школ много. Когда мы говорим "памперсы", мы подразумеваем подгузники, когда мы говорим "ксерокс", мы подразумеваем копировальный аппарат - примерно вот так.

- В определенных кругах это уже получилось. В этом и состоит цель так называемого отхода от брэнда "Русского репортера"?

- В каком-то смысле это некоторая деликатность, некоторая тактичность, чтобы соблюсти интересы всех участников. На самом деле нет такого резкого отхода. Я не вижу, чтобы у нас были какие-то недовольства, обиды на эту тему. "Русский репортер" хорошо воспринимается всеми участниками.

- Но журналистика всегда была в Школе на "особом положении"? Как это получилось?

- Сначала журналистики не было вообще. Было отделение социальных наук, были медики, физики. Были попытки периодически издавать какие-то газеты, которые как-то не сильно удавались, хотя были журналисты среди людей, приезжающих на Летнюю Школу. Они были такие полужурналисты-полусоциологи, полужурналисты-полумаркетологи. И вот, наверно, точкой отсчета именно журналистики на Летней Школе можно считать Школу в Костенево, когда мы сделали первую полноценную газету. Мы этого не планировали, у нас был просто курс лекций "Основы журналистики и газетного дела" и была с собой стопка экземпляров "Газеты по-киевски", на примере которой мы разбирали, как устроена газета и почему там что работает.

- Какая газета?

- "Газета по-киевски". Ну, она просто так очень добротно сделана, и на ней хорошо показывать. Как-то все увлеклись и совершенно спонтанно издали газету. Она называлась Crazy school. У нас была небольшая редколлегия, по-моему, всего пять человек. Но эти пять человек очень впряглись и фактически трое суток, не ложась спать, верстали газету. Это было очень сложно, потому что не было компьютеров, был один какой-то у нас в распоряжении, и то он все время вис и ломался. Был один принтер, но он был такой дохленький, что он перегрелся, когда мы попробовали распечатать первый экземпляр. Потом, у нас никто не умел верстать даже приблизительно.

- А что за люди там были по специальности?

- Газету делали школьники, они ещё были никто по специальности. Гриша (Тарасевич — прим. Лениздат.ру) за два часа одному мальчику объяснил основы верстки. Мальчик как-то быстро это усвоил и учился верстать, уже верстая. И на самом деле, получилось неожиданно хорошо. И даже у нас был такой момент. Один парень вроде бы очень хотел участвовать, а потом откололся, стал филонить. Когда газета вышла, он подошел и очень искренне сказал: "Я на самом деле не верил, что это получится, поэтому мне теперь неприятно и немножко даже стыдно, мне казалось, что это утопическая идея".

Мы презентовали эту газету на Школе, предварительно сделав такую рекламную акцию, всячески провоцируя и интригуя другие отделения. Мы устроили сами себе мастер-класс по маркетингу, продвигая свое детище, которое только должно было появиться. Мы практически на одном номере отработали программу планирования, выработки концепции, запуска, информационного наполнения и, собственно, выхода газеты. У меня такое ощущение, что это вообще была одна из самых удачных газет на Летней Школе. Потом, когда уже был такой разветвленный ОЖУР (отделение журналистики — прим. Лениздат.ру), часто выходили более слабые вещи, при этом уже с технической мощью, со взрослыми редакторами...

Мы устроили презентацию, вход по флаерам. У нас ещё была такая фишка маркетинговая, что три номера получают призы. В Костенево было очень тесно, с бытовыми условиями было сложно. Мы все жили в одном деревянном доме, занятия у нас шли в одном помещении, и атмосфера была очень напряженная из-за этого. Помывка была очень сложная штука, воду таскали с противоположного конца деревни. Так вот одним из лотов, который выигрывали в этой лотерее, была баня на двоих. Мы потом долго смеялись, но на самом деле просто одному человеку неудобно мыться, надо, чтобы кто-то воду подавал. Но шуток много ходило. Был ещё шоколадный торт и ужин с любым из преподавателей на выбор — из серии "поговорить с умным человеком", лично, без участия других желающих. И выдавалось тому, кто выиграл ужин, по банке тушенки, по пачке "Роллтона", по "Сникерсу" и по пакетику кофе.

Мы вписались с этим проектом, а ему не было места в расписании. Школа была более консервативной, чем сейчас. И мы поняли, что хотя проект ужасно прекрасен и все такое, места ему нет. И мы с Гришей задумались о том, чтобы открыть отделение журналистики. На тот момент в Школе открытие нового чего-нибудь воспринималось как слом в системе. По моим ощущениям, перемены происходили сложно и небыстро. И вторая точка отсчета случилась через полгода в кафе "Ростикс" на Маяковке, когда мы обсуждали возможное открытие ОЖУРа, и обсуждали его примерно так, как если бы мы задумывали государственный переворот в России. Сомневаясь, предполагая, что мы вызовем бурю протеста со стороны старейшин Школы. Когда Тарасевич заявил о том, что он будет делать ОЖУР, реакция была бурная, неоднозначная.

Первый набор был в деревне Рождество, это Тверская область. Тот ОЖУР был очень блеклый, всего несколько человек, и к концу той Школы на отделении остался один Тарасевич и одна школьница. Можно было подумать, что отделение не состоялось, но атмосфера эмоционально показывала другое. На следующий год приехало 50 человек, и это было больше, чем на других отделениях. Ещё на следующий год приехало 100, и журналисты оказались большей частью Школы. Получился такой перекос, что очень много журналистов и очень маленькие другие отделения. И Школа переживала время кризиса, когда готова была отколоться журналистская часть от всего остального. Мне бы не хотелось, чтобы это произошло, потому что междисциплинарность и пестрость - это очень большой ресурс для Школы. Это возможность обогащаться друг от друга, а не замыкаться. Чтобы этого избежать, была проведена реформа, когда вместо "журналистов" и "медиков" сделали много разных мастерских, часто находящихся на границе. Вот географы (мастерская географии - прим. Лениздат.ру) - они кто? Они собираются писать про путешествия. Они географы-журналисты или географы-научники? И то, и то, на самом деле. Здесь много каких-то пограничных штук, которые понапридумывались, и тем самым равновесие восстановилось. Сейчас уже Школу вряд ли кто-то делит на "журналистов" и "нежурналистов". Есть Школа, и есть много разных мастерских.

- То есть изначально "старейшинами" были нежурналисты, а вы с Гришей стали играть ключевую роль, когда на Школе стали перевешивать журналисты?

- Гриша всегда играл значительную роль на этой Школе. По-моему, он был одним из инициаторов откола от Летней экологической школы (ЛЭШ). Я, напротив, никаких лидерских позиций не занимала, просто много лет участвовала во всем этом. Я думаю, это связано не с наличием журналистов в Школе, а с готовностью моей или Гришиной включиться во все это, с наличием времени, сил. Например, в этом году у меня хватило времени и сил участвовать в этом организационно. Это не связано никак с количеством журналистов, наличием "Русского репортера". В прошлом году я поступала в магистратуру, и мне было ни до чего: я приехала с курсом лекций, прочитала и уехала.

- Я слышала, что одна девушка сказала о Летней Школе: "Я еду туда, чтобы заводить связи". Это немножко цинично, как вы к этому относитесь?

- Нормальные мысли, а почему нет? Смотря что человек вкладывает в это. Я тоже завожу здесь связи. В моем случае это контакты с какими-то очень интересными людьми, которые для меня становятся важными, и моя жизнь становится богаче от этих людей. Я завожу связи в этом смысле. В этом году очень много у меня таких приобретений, они для меня лично значимы. Я думаю, со многими людьми я буду общаться в Москве. То есть, если человек едет, понимая, что здесь будут журналисты "Русского репортера", можно с ними познакомиться, посидеть возле костра, а потом возьмут на работу в "Русский репортер"... Ну, надо понимать, что "Русский репортер" одновременно и закрытая, и открытая структура. Закрытая в том смысле, что там нет открытых вакансий, куда можно официально придти и устроиться на работу, за исключением некоторых случаев. С другой стороны, если человек идеологически мыслит - я имею в виду не политическую идеологию, а набор человеческих ценностей - в рамках журнала и при этом является очень хорошим специалистом, большая вероятность, что он туда попадет. Потому что на самом деле таких людей очень мало, которые в этом считаются профессионалами. Вот Юля Гутова у нас была внештатным автором, у нее был прекрасный текст про Перельмана, и ее взяли в штат. Ну разные точки входа есть, это индивидуальные вещи. Просто за счет связей - вряд ли, а попасть в этот круг и начать здесь работать - ну, это зависит от того, как ты начнешь здесь работать. Но этот круг не закрыт, и если человек хочет в него попасть, здесь ничего плохого нет. Если ему нравится журнал, он хотя бы приблизится к этому кругу. В этом смысле связи - хорошо, а если человек надеется блат получить - он ошибается. Наверно.

- Это все больше для школьников или все-таки и для взрослых?

- Нет такого деления. Это как в городе: город - он для детей или для взрослых? В городе живут разные люди, и этим город хорош. Так же и здесь - школьники, студенты и преподаватели эту систему создают. У студентов появляется возможность начать читать лекции школьникам, а когда кого-то чему-то учишь, учишься сам ещё быстрее. У школьников это точка входа в общество очень интересных людей, возможность пощупать руками ту или иную профессию, пообщаться с профессионалами и социализироваться, конечно. Социализация касается всех слоев, даже взрослых.

- Но взрослым имеет сюда смысл ехать, чтобы учиться?

- Один из принципов Школы - "Все учат, все учатся". Это лозунг демократический, и он на самом деле сильно глубже, чем просто правило. Он подразумевает, что человек может учиться, и когда он переходит на какую-то ступеньку развития повыше, начинает развиваться сам, он понимает, что взять он может везде. Например, какой-то профессор, который всегда мечтал играть на гитаре, может брать уроки у подростка, который утром придет к нему на "золотую лекцию" по социологии. И в этом вся Школа. Вот этот совершенно свободный оборот умений, знаний и ценностей, которыми обогащаются все - для меня в этом сущность Школы.

Подпись: Мария Смирнова
Источник: http://www.lenizdat.ru/a0/ru/pm1/c-1106643-0.html#1