В конце апреля на заседании дискуссионной группы «Медиа» на Пермском форуме журналисты обсудили, как им взаимодействовать с властью и выживать в условиях конкуренции с соцсетями. ПОЛИНА БЫХОВСКАЯ записала их дискуссию для OPENSPACE.RU.

Полина Быховская


Василий ГАТОВ, медиааналитик, руководитель Медиалаборатории РИА Новости

Вслед за соцсетями перед медиа сейчас встает задача организовать площадку для прямой коммуникации между людьми. Пройдя круг отрицания, вернулось то, что Ленин называл «коллективным организатором». Традиционные СМИ, созданные в прошлом веке, обеспечивают коммуникацию сверху вниз: элитарные сигналы — в непросвещенное большинство. Это вещательное свойство — монополия СМИ. Связано это с тем, что у традиционных медиа есть ключевой посредник: вещательная частота, печатный станок или доступ к сетям распространения. Правда, монополия эта слабая, потому что в нее все время вмешиваются разные институты общества и власти.

На сегодняшний день интернет лишил традиционные СМИ возможности контролировать доступ к распространению информации. И, следовательно, элиты почти утратили вещательную монополию. Вместо этого новые СМИ с их интерактивностью обеспечивают горизонтальную коммуникацию, общение между сообществами.

Я бы выделил три гражданские функции медиа:
 — контроль общественного интереса, когда общество делегирует СМИ это право;
 — «тайное становится явным», раскрытие подлинных механизмов чего-либо;
 — создатели и разрушители репутации.

Ты информируешь общество о чем-то, оно реагирует на эту коммуникацию и принимает решения. Если нет этого читателя, существование СМИ бессмысленно. В Советском Союзе была система работы с обращениями граждан, в том числе и через СМИ. Была специальная инструкция Совмина, где устанавливались санкции к чиновнику, который не обращает внимания на сообщения СМИ о преступлениях. Наша бюрократия изъяла этот документ, потому что граждане в начале 90-х годов были очень активны, они очень много требовали. А чиновники хотели сократить объемы своей работы: им было тяжело, они получали маленькую зарплату, и коррупционные схемы еще не очень были налажены. Соответственно они хотели меньше работать и меньше ответственности нести.

И между всем этим — свобода слова. Если она хоть как-то ограничена — это дирижируемая коммуникация. В перерыве ко мне подошел корреспондент «Пермь-онлайн» и задал такой вопрос: стало известно, что губернатор тратит 220 млн рублей на поддержку СМИ, как к этому относиться? У нас был длинный разговор о том, что неясности в законе дают возможность легально эти бюджеты создавать и их тратить. Потому что Конституция предписывает органам власти информировать о своей деятельности через средства массовой информации, а СМИ, в свою очередь, не могут в этом отказать. Зачем частному СМИ брать деньги у государства, заведомо аффилировать себя с тем, кого оно по общественному статусу обязано контролировать? Мы фактически показываем людоеду, с какого бока нас есть.

Сейчас отсутствует институт цензуры, который существовал при советской власти. Возникли квазицензуры: цензура денег, цензура рекламодателя, цензура контролера. Давайте не будем скрывать, что в любой крупной медийной организации есть смотрящий от ее хозяина. А если государство имеет долю в этом СМИ, кто-то из государственных органов обязательно присматривает: от бюджетного контроля до специально приставленного сотрудника. Самое поразительное заключается в том, что это все равно выбор конкретного журналиста и редактора — подчиняться этим обстоятельствам или нет.


Светлана СОРОКИНА, журналист

У меня сегодня ощущение очень раздробленной аудитории. Очень трудно поймать своего читателя. Все разбились на группы по интересам, и одна группа может не знать, что происходит в другой. Более того — она может не знать, что происходит в большом новостном мире. Это больше заблуждение новостных людей, что люди читают новости в интернете. Больше всего они пользуются именно социальными сетями: просматривают интересное видео или читают о том, что происходит у их друзей. Аналитические статьи, новости пользуются гораздо меньшим спросом.

Это разговор о способности слышать друг друга. Наше общество сейчас очень атомизировано. Чуть ли не каждый, а уж, во всяком случае, два-три человека представляют отдельную группу. Это очень видно в подобных дискуссиях: человек не слышал, что говорили до и после него, и влезает со своей выстраданной репликой.

В обществе сейчас очень нарушено доверие. В маленьких группах люди ищут дружеского общения, а на уровне общества в целом этого доверия нет. Любое действие подвергается сомнению, критическому переосмыслению. В отношении власти это стало модным трендом. Как-то нехорошо говорить: «Вот здорово поступил президент или премьер!» Это априори недоверчивое отношение друг к другу и к власти — большая проблема нашего общества в целом. Как восстановить эти связи, я не знаю.

СМИ, в том числе сетевые, очень неплохо работают на разрушение репутации. Что-то созидательное делается гораздо реже и с меньшим успехом. Например, Навальный сначала прогремел, потом все начали вспоминать его националистические взгляды. Чулпан Хаматова снялась в предвыборном ролике — и все на нее накинулись. И в этом интернетном существовании надо иметь толстую кожу, более того — философски ко всему относиться и не желать всем нравиться.

Для традиционных СМИ остро стоит вопрос эффективности. Совсем недавно было заседание открытого правительства с президентом Медведевым, где, по-моему, [Михаил] Мень сказал о том, что журналистское расследование по Кущевке было сделано еще за год до того, как там все произошло. Было рассказано об этой мафии, о том, как живут в страхе целые населенные пункты. Это услышал только узкий круг читателей. Потребовалось, чтобы убили целую семью с друзьями и родственниками, чтобы начались суды. Президенту было сказано на этом заседании: почему прекратилась вообще реакция на любые журналистские расследования? «Угу, угу...» — сказал президент.

Я за то, чтобы эти споры и эти судебные процессы инициировались прессой и продолжались. Пока что у нас крайне мало позитивных примеров: все журналисты руки по локоть сносили, расписывая историю Магнитского, и чем это все кончилось? Сейчас единственное сопротивление этой истории — уйти.

Если в федеральных СМИ есть хоть какая-то свобода слова, в регионах зависимость от властных бюджетов гораздо больше. В Перми без бюджетных ресурсов СМИ не помрут, возможно, потому что есть другие владельцы. А, например, в Кирове СМИ едва выживают. Там было пять телеканалов, и они объединились в один большой. Это логичная тенденция: зачем маленькому городу, где нет денег, пять телевизионных каналов.

Другой вопрос: кто будет заниматься образованием региональных журналистов? На днях исполнилось пять лет, как разгромили «Интерньюс». Это была уникальная организация, которая давала региональным журналистам бесплатное образование, вплоть до месячного пребывания в Москве с едой и проживанием. Сначала это финансировали гранты, потом Ходорковский. На чем и погорели. Нужно солидаризировать свое отношение к общественным организациям, потому что есть те, кого поддерживать надо всем миром. Тот же «Интерньюс» пять лет назад защитить не смогли.

Николай УСКОВ, президент медиагруппы «Живи!»

Та волна, которая поднимается в сети то против Навального, то против патриарха, не обязательно стихийна. На наших глазах формируется не только сетевая элита, но и государственная сила, которая учится работать с сетями. Причем процесс этот отчасти контролируемый, идущий от власти, а отчасти абсолютно стихийный, потому что мы не знаем, кто может стоять за тем или иным блогером. Я полагаю, что эпоха, когда все, что происходило в интернете, было чем-то живым, импровизационным, закончилась. Мы имеем дело, конечно, с океаном, но в этом океане есть бури, там формируется тоже своего рода тоталитарная система СМИ. Мы все работаем в той или иной степени в тоталитарных СМИ, которые навязывают свою картину миру. В сетях она формируется по образу и подобию.

Я, как блогер — не очень профессиональный, дилетантствующий, но уже достаточно популярный, — скуки ради иногда ставил перед собой задачу: манипулировать массой людей. Это такой самотроллинг, который поднимает значительную волну: тебе начинают звонить и приглашать на радио и на телевидение. Им кажется, что ты искренне высказался. Существует некоторый набор приемов. Например, эмоциональность высказывания. Ты можешь не сообщить никаких фактов, но если ты достаточно остро сформулировал проблему, это поднимает волну.

Сознательное игнорирование — это одна из технологий коммуникации власти с обществом. То есть власть может ударить по голове дубинкой, власть может посадить в тюрьму, власть может уничтожить репутацию, а может просто не слышать. И это демотивирует журналистов.

Я за последние годы, работая в не очень серьезных, но влиятельных журналах, заметил, что из профессии уходят люди, которые способны заниматься журналистским расследованием, работать над какой-то темой в течение длительного времени. Потому что это не востребовано и результат публикации, над которой ты работаешь всю жизнь или несколько месяцев, нулевой.

Журналистам нужно раскачивать эту ситуацию эмоционально, пользуясь тем, что они продают эмоции. Тот феномен, что глянцевые журналы стали писать о политике гораздо эффективнее, чем традиционные средства массовой информации, демонстрирует как раз значимость этой модели. Потому что глянцевый журнал не занимается в полном смысле журналистским расследованием, он эмоционально формулирует болезненную проблему.

Мне кажется, мы должны забыть то, чему так долго учились, американский журнализм, и вернуться к публицистике. Это единственное, что в состоянии заставить власть говорить. Посмотрите, что произошло, например, со скандалом вокруг квартиры патриарха. Чудо о часах — это же эмоциональная реакция. Когда среди пострадавшей мебели в квартире патриарха обнаруживаются 12 стульев, это прекрасный повод написать не тонкое журналистское расследование о коррупции в Русской православной церкви, а хлесткую статейку. Она взбудоражит общественность гораздо больше, чем тонны статей об акцизах, которые идут в пользу Русской православной церкви.


Роман БАДАНИН, шеф-редактор сайта Forbes.ru

Я верю в институты, я не верю в случайно проявленную милость царей. Как, например, реакция пресс-службы Минздрава на фотографию в блоге матери, которая в Морозовской больнице спит на табуретках, или комментарий губернатора Баженова после того, как его сфотографировали садящимся в «Бомбардье», — все это случайные реакции.

Как человек, который сам пытался заниматься журналистскими расследованиями и работает в журнале, занимающемся журналистскими расследованиями, я скажу, что у нас абсолютно не проработана та часть законодательства, которая предписывает реагировать на публикации СМИ. Антикоррупционное законодательство, инициированное Медведевым, дает возможность комиссиям по этике начинать проверки по факту публикаций в СМИ. Мало кто знает, но при президенте Медведеве есть комиссия по разбору конфликтов интересов. Она не заседала ни разу!

Государственный чиновник сейчас рассматривает свою персону и свое интервью в качестве поощрения журналиста. То есть я даю тебе интервью, я с тобой разговариваю, потому что ты хороший и правильный, и будь счастлив. На самом деле государственные чиновники любого ранга в России не чувствуют, что они обязаны отчитываться перед обществом в лице журналиста, и запросто могут отфутболивать месяцами даже очень известных авторов или вообще отказываться от какого бы то ни было взаимодействия. Хотя, скажем, в некоторых демократиях это просто требование закона.


Игорь САДРЕЕВ, главный редактор The Village

Журналистика занимает свое место в общественной цепочке. В нынешней ситуации нужно понять, как включить граждан еще одним звеном. Материал о тендере на разработку схем велодорожек в Москве, который ожидаемо выиграл НИИ Генплана, собрал 150 комментариев: мы хотим что-то сделать, мы хотим написать жалобу, запрос, заявление... Честно говоря, я пока не знаю, что им на это ответить. Это вопрос открытый — как разработать систему, чтобы после появления таких публикаций люди не только выходили на митинги, но и наводили справки, отправляли жалобы или запросы — в прокуратуру, в мэрию, в какие-то общественные организации.

Скорее всего из этого ничего не выйдет, и к осени НИИ Генплана представит свою схему этих велодорожек. И все эти жалобы, которые сейчас отправляются на Тверскую, 13, останутся без ответа. Но нужно, по крайней мере, понять, какие у нас есть окошки, куда можно и какие бумажки приносить. Проект с электронным правительством развивается даже на уровне правительства Москвы. Огромное количество сайтов: про дороги, про дома, про дворы... Не важно, кто напишет про эти проекты: дальше включаются читатели, которым не все равно, и начинают раскручивать.


Александр МОРОЗОВ, шеф-редактор «Русского журнала»

Что бы я сообщил «Открытому правительству», спроси оно меня, что надо делать по поводу понижения уровня насилия в российском обществе? Во-первых, я бы сказал, что надо что-то сделать по отношению к гражданским организациям, которые борются с насилием. У нас все-таки сейчас власть воспринимает гражданские организации, борющиеся с насилием, как подрывные. Это медицинский факт. Они преследуются, их лишают грантов, там смещают руководителей: им создают условия, при которых они не могут выполнять свою прямую миссию. Мы, как СМИ, должны уделять этим организациям больше внимания. В данном случае я говорю про насилие не только государственное, но и в семье, по отношению к женщинам, по отношению к мигрантам и так далее.

Кроме того, надо заново проблематизировать представление об общественном интересе. Потому что, хотя в учебнике написано, что мы должны отстаивать интересы общества, реально мы сейчас находимся в расколотом обществе, где 84% считает, что гомосексуалистов нужно казнить... Что же такое общественный интерес в данном случае? А мы должны быть на его страже любой ценой.

У нас нет в России никакого Союза журналистов, не существует профессиональной ассоциации, которая бы отражала наши собственные сегодняшние представления о месте СМИ в современном обществе. А это значит, что мы ее будем создавать. Судя по общественному развитию после декабрьского протеста, все идет к тому.


Илья КУРМЫШЕВ, руководитель программ продвижения венчурной и инновационной деятельности «Российской венчурной компании»

Механизмы новых медиа создают уникальные возможности, чтобы СМИ продемонстрировали пример внутренней прозрачности.

Это касается и аудиторных показателей, которые в печатных СМИ очень иллюзорны. Аудитория, с которой они реально коммуницируют, порой настолько незначительна, что единственный довод в свою пользу — репутация в профессиональной среде. Этого, безусловно, недостаточно. Механизмы новых медиа создают возможности оценивать реальную репутацию, идущую от аудитории, и предъявлять эти оценки, в том числе коммерческим партнерам и рекламодателям. Пока заявки СМИ на то, чтобы предъявлять претензии в отношении непрозрачности других секторов рынка, тоже могут быть поставлены под сомнение. ​

Источник: OpenSpace.ru