Валерий Панюшкин — писатель, публицист, общественный деятель, известный своей критикой, подчас экстравагантной, в адрес кремлевской власти, автор целого ряда резонансных и весьма неоднозначных книг, побывал на днях в северной столице. Он посетил Институт детской гематологии и трансплантологии имени Раисы Горбачевой, выступил на семинаре по правам человека в Смольном институте свободных искусств и наук на Галерной улице, пообщался с питерскими акулами пера. О вежливости на дорогах и в блогах, о наркотрафике прямого эфира, об опасности других слов и о том, что омоновец — тоже человек, московский гость рассказал в эксклюзивном интервью корреспонденту Лениздат. Ру.

— Пару лет назад вы сетовали, что, мол, большинство юзеров тратит возможности «Живого журнала» впустую. А сейчас ситуация изменилась? И как следует использовать ЖЖ, чтобы это было по-настоящему эффективно и созидательно?

— Ну, во-первых, с тех пор я сам стал вести дневник http://v-panyushkin.livejournal.com/. И удивился, как, в общем, легко мне удается, например, склонить людей к тому, чтобы не ругаться в моем блоге. Притом что я не запрещаю высказывать противоположные мнения, да и ругаться не запрещаю — просто прошу. Это похоже на историю с тем, как добиться, чтобы машины останавливались перед пешеходным переходом... В Москве стали останавливаться — причем это очень заметно! Здесь, по-моему, механизм приблизительно такой: поездив по Европе, человек понимает, что гораздо лучше управлять автомобилем вежливо. А что касается содержательной части, то, я думаю, постепенно вырабатывается такой вектор: дельные дневники, дневники, сделанные со вкусом, профессионально, преследующие некие общечеловеческие конструктивные цели, — они получают рост. Более того, служат примером, и люди, которые их ведут, даже получают возможность ничем больше не заниматься. Блог начинает приносить им вполне ощутимые деньги, на которые можно жить.

— Но, вероятно, все-таки деньги в данном случае вторичны, главное — моральные, психологические, идейные дивиденды. Можно высказывать здравые и спорные мысли, призывать к чему-то, в конце концов...

— По-моему, становится совершенно очевидным, что ты, конечно, можешь писать у себя в дневнике бессмысленные ругательства или, наоборот, заполнять страницы розовыми сердечками и словами «чмоки». Ну тогда это останется для тебя и двух-трех твоих подружек. А если у тебя есть что сообщить миру, то блог превращается в способ это сделать. И аудитория некоторым образом научилась находить такие блоги, отделять их от бессмысленных, научилась их продвигать, помогать им самим фактом создания трафика. И это очень обнадеживает.

— 2007 год. Спецкора Валерия Панюшкина, отправляющегося в очередную поездку, задержали на одном из московских вокзалов по подозрению в экстремизме. С тех пор подобного не повторялось?

— Не повторялось. Эта история подробно, со всеми деталями, описана в моей книжке «Двенадцать несогласных» — если кому интересно. Когда они задерживают людей, они вносят их в некий список, и как только ты покупаешь билет на самолет или поезд, тебя принимают в разработку.

— Какие чувства превалируют у вполне мирного человека, внезапно натыкающегося на такое уродливое препятствие: досада, растерянность, злость? Возможно, испуг?

— Я вполне отдаю себе отчет в том, что нахожусь в некоторой оппозиции существующей власти. Это оппозиция не политическая, а скорее социально-эстетическая и этическая, тем не менее, если ты катаешься на горных лыжах, тебя не должно удивлять, что ты вдруг упал, — это входит в программу. Тогда, в 2007-м, было очень смешно: милиционер, выслушав меня, составил протокол и попросил удостоверить: «С моих слов записано верно». С моих слов было записано неверно — в тексте я исправил 28 ошибок и поставил ему двойку... Не могу сказать, что на меня все это произвело колоссальное впечатление, но поскольку Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГе» говорит, что во время ареста нужно кричать, я немедленно всем это раззвонил.

— Почему у нас в категорию экстремистов так часто попадают представители СМИ и блогеры? Это патологический страх перед человеком пишущим, который способен что-то донести, кого-то в чем-то убедить?

— Думаю, да. Поскольку наша власть держится исключительно на пропаганде и ни на чем больше. Она же не на всеобщем благосостоянии держится! Какое к черту благосостояние, вы хотя бы снег уберите — за мои деньги!.. Все основано на словах — поэтому какие-то другие слова являются наиболее опасной вещью... Вместе с тем, уверяю вас, что если бы кто-нибудь начал строить процветающее хозяйство, оно было бы еще опаснее. Как только Ходорковский попытался создать из непрозрачной компании прозрачную, это стало опасным.

— Одно время вы писали для журнала The New Times. Что думаете по поводу скандальной публикации «Рабы ОМОНа», за которой последовали обвинения силовых ведомств в адрес издания?

— Это абсолютно понятная вещь. Пришли омоновцы, пожаловались на жизнь, — точно то же самое рассказывал мне омоновец, который меня задержал, посадил в автобус, и мы с ним в этом автобусе разговорились...

— Вы что этим хотите сказать? Что омоновец — тоже человек?

— Да нет! Омоновец — тоже человек, но они же приходят не со словами: «Мы тут творим несправедливость». Они приходят со словами о том, что с ними творят несправедливость: форма плохая, казарма плохая, платят мало, заставляют работать всю ночь... Нормальный журналист, естественно, раскручивает их на какие-то дополнительные истории про то, как они участвовали в рейдерских захватах, использовались одной компанией против другой, — и становится понятно, в чем их бизнес, где там деньги. Все это выходит в журнале, а начальство дает омоновцам по шапке, и они берут свои слова обратно.

— Вы работали на радио, телевидении, в печатных изданиях. Где было труднее всего, где чувствовали себя наиболее комфортно? Почему?

— Наиболее комфортно я чувствовал себя, скорее всего, в «Коммерсанте», и вообще все-таки я журналист пишущий. Там было интересно, прекрасные люди вокруг, командный дух. Единственное, что, поскольку я много лет делал там, по сути, одно и то же, у меня на каком-то этапе возникло ощущение, что вот этот текст я уже писал... раза два, а может, и пять. И тут у меня начался кризис — когда ты хочешь некоего роста, а его трудно где-то отыскать. Началось странствие по разным СМИ... И пришло понимание того, что, если ты хочешь новой работы, принципиально отличающейся от того, что было, не надо искать ее среди существующих. Надо ее создать.

Радио — в нем есть своя прелесть. У меня была ежевечерняя программа на «Нашем радио» четыре дня в неделю, заканчивалась в полночь. Это был ужас в бытовом смысле. Через год я этого не выдержал... Но когда я ушел оттуда, то спустя некоторое время ощутил довольно отчетливую тоску по прямому эфиру. Прямой эфир сродни наркотику: неизвестно, слушает ли тебя кто-нибудь, но у тебя ощущение, что тебя слушает весь мир. А когда тебе еще и звонят — это вообще кайф.

— В журнале «Сноб» было написано, что за полтора часа вы можете рассказать все, что нужно знать журналисту. А в двух словах — самое главное?

— В двух словах не могу. За полтора часа — могу. Как-то я прочел лекцию волонтерам фонда «Подари жизнь», жаждущим писать. Но это как уроки вождения: инструктор может рассказать за 15 минут, как управлять автомобилем, а потом, для того чтобы действительно научиться, нужно еще поездить минимум год, а то и пять.

Справка

Валерий Панюшкин — писатель, журналист, общественный деятель, автор книг «Незаметная вещь», «Михаил Ходорковский. Узник тишины», «Газпром: новое русское оружие», «Двенадцать несогласных», «Код Горыныча». Работал в «Коммерсанте», «Ведомостях», The New Times, «Большом городе», «Снобе», Gala, Esquire и других изданиях. Лауреат премии «Золотое перо России». Сотрудник Российского фонда помощи, занимающегося сбором благотворительных пожертвований для тяжелобольных детей. Автор регулярных публикаций на эти темы в ряде СМИ. Член попечительского совета фонда Чулпан Хаматовой «Подари жизнь».

Подпись: Валерия Стрельникова

Источник: Лениздат