Заместитель главного редактора журнала The New Times Илья Барабанов стал лауреатом Премии Питера Маклера (Peter Mackler Award) за мужественную и этичную журналистику, присуждаемой организацией «Репортеры без границ» (Reporters Sans Frontiers). Премию вручают за честное и смелое освещение событий в стране, где свобода слова либо не гарантируется, либо не признается.

По словам Камиль Маклер, менеджера проекта «Награда Питера Маклера», Барабанов «проявил огромное мужество, защищая принципы независимой журналистики и право российского народа на свободу прессы».
Премия имени Питера Маклера, который более 30 лет проработал в агентстве AFP, была учреждена в июне 2008 года. В прошлом году лауреатом премии стал журналист из Шри-Ланки, писавший о тамильских повстанцах.

В понедельник, когда стало широко известно о том, что Илья Барабанов стал лауреатом этой премии, корреспондент «Голоса Америки» побеседовала с ним.

Виктория Купчинецкая: Когда и как вы узнали о том, что вам присуждена премия Питера Маклера?

Илья Барабанов: Недели три назад мои коллеги из французского отделения «Репортеров без границ» сообщили мне письмом, что меня собираются номинировать. Но я не придал этому очень большого значения — в мире много премий и много журналистов. А в минувшую пятницу мне сообщили, что я стал лауреатом. Это было совершенно неожиданно и, конечно, очень приятно.

В. К.: Премия присуждается журналистам, которые борются за смелое и этичное освещение новостей в странах, где не гарантируется, или вовсе не признается свобода прессы. Вы получили премию за нашумевшую статью «Рабы ОМОНа» о коррупции в рядах омоновцев?

И. Б.: Я так понимаю, что эта премия присуждается по совокупности. Конечно, свою роль сыграла и эта громкая статья, и разбирательства, которые за ней последовали, но это далеко не единственное дело, которое мы ведем. Мы подробно освещаем и ведем дело юриста Фонда «Эрмитаж» Сергея Магнитского (Сергей Магнитский умер в СИЗО московской тюрьмы в ноябре 2009 года предположительно потому, что ему не была оказана должная медицинская помощь. —  В. К.). Мы, вообще, один из немногих журналов в России, который ведет собственные многочисленные расследования коррупции и экономических преступлений. Все три года, что мы существуем, мы этим занимаемся. Так что я не думаю, что это исключительно за «Рабов ОМОНа».

В. К.: А какие еще журналистские расследования вы сейчас проводите?

И. Б.: Мы продолжаем вести тему милиции. У нас в стране началась реформа МВД, и эта тема по-прежнему остается актуальной. В статье «Рабы ОМОНа» мы описываем, как к нам пришли офицеры-омоновцы и рассказали правду. Так вот, по их примеру мы пытаемся найти новых людей — из других подразделений, из других регионов. Совсем недавно мы делали такой материал про чувашских майоров, которые пытаются бороться с коррупцией и которые в итоге оказались сейчас под следствием. Им грозит уголовное дело только за то, что они пытались честно выполнить свой долг. У меня есть идея собрать такие истории со всей страны и сделать такой общий портрет того, что происходит. Ну и, конечно, мы продолжаем разного рода экономические расследования, но это такие вещи, которые не стоит раньше времени анонсировать.

В. К.: После того, как вы изнутри узнали о масштабах коррупции в правоохранительных органах, как вам теперь кажется, реформа МВД приведет к каким-то результатам?

И. Б.: Я считаю, что сама попытка что-то делать — она уже сама по себе позитивна. Другое дело, в нашей стране есть такая проблема — о чем-то заговорят, но попыткой все и ограничится. Есть опасность, что все, что сейчас написано в законопроекте, не приведет ни к каким реальным улучшениям работы системы. Вы ведь знаете: если сменить вывеску дома терпимости на вывеску драмтеатра — дом терпимости от этого драмтеатром не станет.

В. К.: А как вам кажется, ваши материалы читают в Кремле?

И. Б.: Да, читают и периодически их комментируют. Поэтому, я надеюсь, это тоже такой канал коммуникации. Может быть, часть наших аргументов и аргументов тех людей, о которых мы рассказываем, дойдет и до тех представителей власти, которые принимают непосредственные решения.

В. К.: А почему люди, ваши «источники» информации, решаются или соглашаются рассказать вам правду о коррупции или о разного рода злоупотреблениях? Ведь их откровения могут иметь самые негативные последствия...

И. Б.: Мы с самого начала честны со своими источниками и предупреждаем о возможных рисках, которые могут последовать за их откровениями. При этом они понимают, что мы будем честны до конца, и если какие-то проблемы начнутся, мы не раскроем наш источник, несмотря ни на какое давление. На этом взаимном доверии между журналистом и собеседником очень многое строится. И что бы там ни говорили, все-таки в России репутация журналиста — это очень важная составляющая. Люди знают, что сюда, в наш журнал The New Times, можно прийти, обратиться, рассказать, и им постараются помочь. И, конечно, журналистское расследование занимает не день и не два, над такими вещами приходится работать неделями, месяцами.

В. К.: И все-таки в России бытует такое мнение, что журналиста можно «купить». В каком-то смысле вы занимаетесь реабилитацией профессии?

И. Б.: Я не думаю, что эту профессию надо реабилитировать. Конечно, ситуация со свободой слова в России удручающая, но при этом остается огромное количество честных, искренних, очень талантливых журналистов, их много во всех СМИ, они делают очень большое дело. В конституции прописано право граждан на информацию — мы это право им обеспечиваем. Что касается «покупаемости», это не исключительно российская беда. «Купить» можно не только журналиста. Можно и чиновника «купить», и политика, и учителя в школе, и врача поликлинике. Здесь все зависит от конкретного человека — кто-то берет взятки, кто-то не берет. Кто-то считает для себя это допустимым и рискует своей репутацией, а кто-то —  нет. Я это считаю недопустимым. И я не одинок в этом своем убеждении. Я знаю еще многих своих коллег, которые не станут продаваться и покупаться. Мы же не разменный товар на базаре.

В. К.: Если говорить о цензуре в России и о свободе слова, вы чувствуете в вашей работе какие-либо ограничения?

И. Б.: Журнал The New Times, в котором я работаю, — это достаточно уникальный для современной России журнал, может быть, единственный в своем роде, в котором цензурных ограничений нет, за что огромное спасибо нашему издателю Ирене Стефановне Лесневской, которая перед нами никаких ограничений не ставит. А за пределами журнала, естественно, есть. Потому что доступ к информации подразумевает возможность нормально работать, например, с бюрократическими структурами. Но если ты работаешь в независимом СМИ, у тебя будут проблемы с аккредитацией на какие-то мероприятия в Кремль, на какие-то другие официальные мероприятия. Я уже привык к тому, что меня ни на какие официальные мероприятия не аккредитовывают. Но мне это особо и не нужно. Мне кажется, намного более серьезно, чем проблема государственной цензуры, в России стоит проблема самоцензуры. Многие журналисты и редакторы считают, что если, не дай бог, мы это напишем, то нам за это будет что-то плохое. Но жизнь одна и надо прожить ее интересно. Так что я не разделяю эти страхи.

В. К.: Илья, вот вам 25 лет. Как вам кажется, в России «растет и крепнет» поколение таких как вы — честных, смелых, не боящихся противопоставлять себя властным институтам?

И. Б.: Вы знаете, такие же молодые россияне, как я, маршируют под флагами «Единой России», в рамках движения «Наши». Или под знаменами «Молодой Гвардии». Их значительно больше. Я не думаю, что мы — это какое-то принципиально новое поколение. Я думаю, что в каждом поколении есть какой-то процент людей с пониженным порогом брезгливости и людей с более острым представлением о принципах и о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо».

Источник: VOA News.