Развернувшаяся в Британии драма пробила даже броню американского эгоцентризма. Карл Бернстайн (Carl Bernstein) — живая легенда журналистики — сравнивает ее с Уотергейтом. В утреннем телеэфире Хью Грант (Hugh Grant) призывает американцев обратить внимание на то, что Руперт Мердок (Rupert Murdoch) оказывает тлетворное влияние и на их собственное медийное пространство. Репортеры, специализирующиеся на экономической тематике, стараются угадать, как скандал отразится на курсе акций News Corp. Сенатор Джон Рокфеллер (John Rockefeller) требует провести расследование, не прослушивались ли и телефоны американцев. Если выяснится, что объектом «прослушки» стали пострадавшие от терактов 11 сентября, — а именно такое предположение высказал член британского парламента Том Уотсон (Tom Watson), задавая вопросы премьер-министру — эта история уже самым непосредственным образом затронет Соединенные Штаты. Только принадлежащий Мердоку телеканал Fox News ведет себя так, будто ничего не случилось. В отрывке передачи «Вахта Fox News», заснятом во время рекламной паузы, участники дискуссии перешучиваются: дескать, есть одна тема, которую они точно обсуждать не будут. Такая вот журналистская «вахта»!
Что все это значит? «Похоже, началась „британская весна“, — пишет обозреватель Дэвид Карр в New York Times. — Демократия, как солнечный свет, пробилась сквозь тучи». Преувеличение налицо, но зерно истины здесь есть. Я бы сформулировал суть дела так: скандал с участием Мердока выявил болезнь, развившуюся за последние 30 лет в самом сердце британского государства. Это — сердечный приступ, предупреждающий вас, что вы захворали, но и дающий вам шанс поправиться. Первопричиной «британской болезни» стало чрезмерное, беспощадное, неконтролируемое влияние СМИ, а главным симптомом — страх.
Термин «Британская весна» — по аналогии с «Арабской» — несомненно, представляет собой поэтическую гиперболу. По сравнению с большинством государств мира Британия — свободная страна. Во многом сейчас ситуация даже улучшилась по сравнению с 1981 годом, когда Мердок приобрел Times. Но в самом центре британской общественной жизни появилось немало людей, живущих с льдинками страха в сердце, а страх несовместим со свободой.
Об этом страхе не говорилось вслух — малодушие было укрыто завесой самообмана, молчания, иносказаний и оправданий. Политики, политтехнологи, пиарщики, общественные деятели и, как сейчас выясняется, даже высшие офицеры полиции нашептывали сами себе: Мердока не трогать, против таблоидов не выступать. Мердок и иже с ним без всякого стыда и угрызений совести, да и вопреки закону, покушались на частную жизнь людей не только для того, чтобы увеличить тиражи своих газет, скармливая охочей до скандалов публике пикантные подробности о знаменитостях, но и для того, чтобы обеспечить себе политическое влияние.
Если даже таблоиды на вас лично не нападали, эта угроза всегда маячила на горизонте. В России, охваченной коррупцией, это называется компроматом — он пускается в дело, если вы слишком «высовываетесь». Как мы теперь знаем, заказчики «прослушки» и взлома компьютеров не останавливались ни перед чем, для них не существовало ничего святого. Ничья частная жизнь — будь то королевской семьи, родственников погибших в бою солдат или детей, ставших жертвой похищения — не была для них неприкосновенна.
Чрезмерное влияние СМИ оказывает серьезное воздействие и на британскую политику. В свое время, рассуждая о причинах провала попытки Тони Блэра (Tony Blair), продиктованной наилучшими побуждениями, покончить с хронической неясностью относительно места Британии в Евросоюзе (она была сорвана «евроскептиками» в медийной индустрии), я пришел к выводу, что Мэрдок по своему влиянию занимает в стране второе место после премьер-министра. Но если судить по главному критерию могущества, — «кто кого больше боится» — приходится признать, что в этом узком, но основополагающем смысле Мэрдок имел больше влияния, чем три последних британских премьера. Они боялись его больше, чем он их.
Рассмотрим факты. Блэр видел, как враждебная пресса буквально уничтожила его предшественника на посту премьера — Джона Мэйджора (John Major) и лидера лейбористов Нила Киннока (Neil Kinnock). И он усвоил урок. Блэр всячески обхаживал медиамагнатов, и лишь через 10 лет, готовясь покинуть свой пост, осмелился осудить британские СМИ за «поведение, достойное диких зверей».
На этой неделе мы узнали, что преемник Блэра Гордон Браун (Gordon Brown) считает, что хакеры взломали и просмотрели компьютерные файлы с медицинской, финансовой и налоговой информацией о его семье. Браун рассказывает, что не смог сдержать слез, когда тогдашний редактор Sun Ребека Уэйд (Rebekah Wade) сообщила ему по телефону, что газета намерена опубликовать информацию о том, что его четырехлетний сын Фрейзер болен кистозным фиброзом. Тем не менее через несколько лет Браун присутствовал на свадьбе Ребеки, которая теперь носит фамилию Брукс и является правой рукой Мердока в News International. Злая фея Моргана британской журналистики попросту слишком влиятельна, чтобы премьер-министр, стремящийся переизбраться на второй срок, мог оскорбить ее отказом.
Что же касается Дэвида Кэмерона (David Cameron), то он в своем угодничестве перед медийными «баронами» в целом и Мердоком в частности перещеголял самого Блэра. Более того, он назначил бывшего редактора News of the World Энди Колсона (Andy Coulson) своим помощником по делам СМИ. Ни один из британских журналистов, с которыми мне довелось беседовать, не верит заявлениям Колсона, будто он не знал, чем занимаются его подчиненные-репортеры. Кэмерон, однако, проигнорировал все предостережения на этот счет.
Впрочем, больше всего шокирует тот факт, что руководство Лондонского управления полиции положило под сукно дело, которое необходимо было расследовать самым тщательным образом. Управление даже не проинформировало тысячи людей, чьи имена фигурировали в отчетах замешанного в этой истории частного сыщика, о том, что их телефоны, возможно, прослушиваются. Только журналистские расследования, проведенные Guardian и New York Times, вынудили полицию вернуться к этому делу.
Теперь самое важное, что необходимо установить в ходе обещанного официального разбирательства — почему полиция поступила таким образом. И здесь опять же наиболее правдоподобное объяснение связано со страхом. Полицейские боялась испортить хорошие отношения с принадлежащими Мердоку газетами, помогавшими им в расследованиях и хвалившими их за доблестную борьбу с преступностью. Некоторым полицейским мердоковские СМИ даже платили деньги. Теперь высокопоставленные офицеры полиции утверждают, что их телефоны тоже прослушивались. В отсутствие четких доказательств обратного единственный разумный вывод заключается в том, что правоохранители боялись: вдруг «дикие звери» перестанут лизать им руку и вцепятся в нее зубами. В результате и они продемонстрировали гибкость позвоночника.
Теперь нам не хватает только сообщений о том, что какой-нибудь высокопоставленный судья тоже был объектом слежки, в результате чего его переманили на свою сторону или шантажировали. «Нет, конечно, уж этого быть точно не может!», — инстинктивно восклицаем мы. Но сколько раз нам уже казалось, что мы уже достигли дна, а потом выяснялось, что все еще погружаемся в темные глубины?
Впрочем, даже если нас ждут еще более мрачные разоблачения, это — дело прошлое. Будущее же выглядит обнадеживающим. Ведь лучшие представители британской журналистики все же разоблачили своих недостойных коллег. Парламент наконец пробудился от спячки. Лидеры фракций и простые депутаты, пусть с опозданием, восстанавливают позиции избранных политиков, оттесненных никем не избиравшимися медиамагнатами. Барьер страха сломан.
Из этого зловонного болота мы должны выбраться с новой схемой соотношения между политическим процессом, СМИ, полицией и законом, саморегулирования прессы и журналистики. Существует однако опасность, что, когда первая волна негодования пройдет, Британия опять скатится к полумерам, осуществляемым спустя рукава — так уже произошло с конституционной реформой, инициированной после скандала с расходами парламентариев. Впрочем, на данный момент можно сказать, что один из самых серьезных кризисов британской политической системы за последние 30 лет дает нам шанс. И осенью я вернусь в Британию, которая станет пусть немного, но более свободной.
Тимоти Гартон Эш (Timothy Garton Ash), «The Guardian», Великобритания
Источник: Радио "Голос России"