Раньше было такое слово «репутация». Сегодня может показаться невероятным, но это слово люди использовали в повседневной жизни. Особенно любила говорить о репутации интеллигенция. В те далекие времена не было такого слова «пиар», и репутация, по сути, была пиаром интеллигента. Она шагала впереди человека, словно его вестник, возвещая, кто идет и чего от него ждать.

Андрей Максимов, писатель, член Российской академии телевидения

Шли годы. Один строй сменился другим. Людям дали интересное занятие: разрешили зарабатывать деньги. И люди практически забыли про репутацию, зато узнали про пиар.

Репутация формируется поступками. Пиару на поступки наплевать, он формируется криком, ором. Вряд ли Эдуард Успенский подозревал, что слова старухи Шапокляк «хорошими делами прославиться нельзя» станут пиар-девизом целой страны. Человек, устроивший скандал в ночном клубе, без сомнения, станет более известен, чем охранник того же клуба, который этого хулигана поставил на место.

Широко шагающий по стране пиар отучил нас анализировать реальные поступки и реагировать на них, а не на красивые слова. Ощущение, что любые слова, даже самые резкие, должны подтверждаться хоть какими-нибудь делами, осталось в прошлом. Репутация человека зависит не от того, что он делает, не от того, с кем он общается и работает, а от того, что он говорит.

Кто сказал, что слово — не воробей? Еще какой воробей! Вылетело? И пусть себе летает, благо, воробей еды не просит. То есть нет никакой потребности: слово делами подтверждать.

Когда я поделился этими мыслями с одним умным человеком, он рассказал мне историю про Владимира Набокова. Однажды писателю рассказывали свежие советские, точнее — антисоветские, анекдоты. Набоков посмеялся, а потом заметил: все это напоминает насмешки крепостных, которые чистят стойло барина. Слово, как валюта, должно быть оплачено золотом поступка — заметил этот мудрый человек.

Все это, безусловно, так, кабы существовала репутация. А ежели ее нет — тогда говори все, что от тебя хотят услышать, особенно если ничем не рискуешь.

Честно говоря, меня потрясло, как московские чиновники резко изменили свои позиции и стали говорить совершенно другие слова, стоило прийти новому мэру. Прошлые слова были забыты мгновенно, буквально в течение суток. Вдруг — или не вдруг? — выяснялось, что слова, которые говорит чиновник, зависят вовсе не от его взглядов, а от того, какому именно начальнику он эти слова произносит.

Может ли быть такая позиция: любой начальник всегда прав, если он начальник? Наверное, да. Только такая позиция мне лично не кажется ни гражданской, ни человеческой.

Мне кажется, мы не заметили, как у нас произошла девальвация слова. Трудно себе представить, что в нашей стране были такие времена, когда один человек мог вызвать на дуэль другого человека только потому, что тот сказал обидное слово. Сегодня люди могут платить деньги за то, чтобы их обругали, — это называется пиар.

В относительно недавние времена я работал в «Комсомольской правде» и знал, что на любую критику в газете последует реакция. Иногда, увы, с перебором... Но когда сегодня ты можешь написать что угодно и о ком угодно — и этого не заметит никто, в том числе и те, кого критикуют, — это разве правильно?

Люди с удовольствием читают, как критикуют других. «Другие» с удовольствием читают, как критикуют их самих. Начальство «других» с удовольствием читает, как критикуют их подчиненных. И ничего не меняется. Подумаешь: сказали... Подумаешь: испортили репутацию... Как можно испортить то, чего нет. Девальвация слова, на мой взгляд, не только в том, что его не слышат, но и в том, что его не произносят, когда его все ждут.

Я работаю в холдинге ВГТРК, но две программы делаю на «5-м канале», и мне совсем небезразлично, что на нем творится. Тем более что мне и как зрителю нравится этот канал и хочется, чтобы он продолжал работать и дальше.

Примерно с месяц назад произошли некоторые телевизионные события (не буду грузить читателя подробностями, речь сейчас не об этом), после которых все заговорили о том, что «5-й канал» ждут серьезные изменения.

Все заговорили — это что значит, если попросту? Это значит, что поползли слухи. Слухи — это такие недоделанные слова. Слухи мечтают, может быть, стать подлинными, истинными словами, но для этого они не обеспечены ничем — ни делами, ни знаниями.

Казалось бы, чего проще: какой-нибудь ответственный человек сказал бы подлинное слово, и слухи растворились бы в нем, словно лилипуты в толпе великанов. Почему-то так не происходит. А происходит, как у Высоцкого: «Словно мухи тут и там, ходят слухи по домам...» Все нервничают. Толку нет.

Пиар обожает слухи. «Из компетентных источников нам удалось узнать, что актриса X ушла от своего мужа Y к актеру Z». Это что такое? Информация? Нет. Слово в высоком смысле? Нет. Слух — это чудесный пиаровский ход.

Раньше писателей называли «мастера слова». Писатель — это такой человек, который может из слова сделать нечто невероятное. Сегодня писателей надо бы назвать «мастерами сюжета»: именно такая литература выходит сегодня сумасшедшими тиражами и пользуется наибольшей любовью читателя.

Правда, по счастью, тут исключения есть. Я имел счастье прочитать последний роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки». Читая некоторые сцены романа, я ощущал в горле ком не только от того, что написано, но и от того, как это сделано. В романе Рубиной царствует забытый и, казалось бы, невостребованный нынче, подробный и неспешный русский язык. Читая книгу, вдруг вспоминаешь, что писатель — это не тот, кто умеет лихо закрутить сюжет или написать про острые проблемы сегодняшнего дня.

Писатель в первую очередь — это тот, кто умеет по-своему, абсолютно своеобразно увидеть мир и людей и рассказать об этом тем единственным словом, которым владеет только он — писатель. Мне кажется, что роман Дины Рубиной, помимо того, что это — замечательное художественное произведение, это еще и заповедник для слова. Если даже тигру нужен заповедник, то слову и подавно. Если когда-нибудь, устав от бесконечной спешки, мы захотим вернуться к исконному русскому языку, — где его искать? В нынешней прессе? В журналах? На телевидении?

В книгах, которые — несмотря и вопреки — продолжают традиции великой русской литературы. В таких как роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки».

Дина Рубина — не единственный писатель, который сегодня не утерял умения владеть подлинным русским языком. И то, что настоящее слово осталось в литературе, все-таки вселяет оптимизм.

Больше его вселять, похоже, нечему. Слово-воробей летает по просторам пиара и есть не просит. Не обеспечивается оно ни подлинными поступками, ни подлинной необходимостью.

Успокаивает, правда, еще один факт. О девальвации слова говорили всегда. Даже в те времена, когда слова такого, «девальвация», не существовало, и то о проблемах языка много спорили.

И русское слово выжило. Похоже, оно сильнее всех попыток извести его до бессмысленности.

На это и остается уповать.

«Российская газета» — Федеральный выпуск № 5354 (275) от 6 декабря 2010 г.