Бессменный президент Академии российского телевидения и телеведущий Владимир Познер старается показать коллегам и зрителям, что даже при нынешней власти на телеэкране есть место качественной журналистике. При этом он не скрывает, что за право работать честно сегодня приходится бороться. О том, что для отечественной журналистики настали нелегкие времена и о том, что ждет нашу профессию, Владимир Познер рассказал корреспонденту журнала «МедиаПрофи» Евгению Кузину.

Вы стали известным телеведущим в перестройку, работали на российском телевидении и при президенте Ельцине, и при Путине. Когда было максимально комфортно работать и заниматься серьезным телевидением?

Действительно я появился на телевидении как фигура заметная в связи с телемостом с Филом Донахью, который показали в феврале 1986 года, хотя записан он был раньше. До этого я появлялся на телевидении, но эпизодически, в частности, в 1983 году был телемост «Москва-Калифорния» и потом было несколько телемостов: «Дети и кино», «Вспоминая войну». Эти телемосты не остались в памяти у большинства людей — по-видимому, они не отражали всей правды отношений СССР-США. Я часто выступал на американском телевидении. По спутниковой связи из Москвы я появлялся в разных американских программах и был чуть ли не главным представителем СССР. Это была опасная работа. Никто и никогда меня не готовил к этим выступлениям. Это была целиком моя ответственность: если все хорошо — меня хлопали по плечу, мол, молодец, а если бы я провалился, то все бы сказали, что сам виноват. Во времена перестройки уже после телемоста с Филом я стал политическим обозревателем, но у меня не было никакой своей программы, меня не пускали на экран. Поэтому я не могу ответить на этот вопрос вам, как мне работалось тогда.

А в 1991 году в сентябре, вскоре после путча, я уехал в США, где проработал следующие 6 лет. До отъезда я на московском канале вел программу «Воскресный вечер с Владимиром Познером». Насколько я помню, мне удавалось делать то, что я хотел, никакого давления я не ощущал. Более того, программа не записывалась, а шла в прямом эфире, что уже говорит об определенной комфортности.

Потом я приезжал раз в месяц из США и записывал четыре программы «Мы», потом еще была программа «Человек в маске». Все это время, начиная с 1993 года, когда я появился в эфире в России, до моего возвращения в феврале 1997 года никакого давления, никакой самоцензуры не было. И так было до ухода Ельцина и появления Путина. А с появлением во главе государства Путина стало менее комфортно работать. Хотя нельзя сказать, что я напрямую ощущал и продолжаю ощущать давление. Но, безусловно, самым комфортным для меня и для коллег по телевидению было время даже не самой перестройки, а где-то с 1991 года и до ухода Ельцина.

Есть ли сегодня в стране возможности для нормальной работы тележурналиста в классическом понимании задач этой профессии?

Нет. В классическом понимании телевизионный журналист должен выполнять роль цепного пса. Он должен лаять, показывать зубы и подавать сигналы, когда ему кажется, что что-то не в порядке. Прежде всего, во власти — поведение людей или решения. Не имеет значения, какая это из ветвей власти — законодательная ли, судебная ли, исполнительная ли. Это основная задача журналиста. Сегодня эта деятельность крайне ограничена. Если еще возможно заниматься ею в печати и в какой-то степени на радио, то на телевидении журналист не может полноценно выполнять свои функции. По-моему, это очевидно всем.

Какой выход вы видите? Ведь нынешняя ситуация формирует у молодых журналистов превратное представление о профессии — уже выросло поколение журналистов, которые не ставят перед собой задачу быть цепным псом и лаять, а хотят обслуживать власть.

Да, опасаются лаять на власть, кусать ее, и правильно делают. Единственный выход — это принять политическое решение. В нашей стране другого пути нет, другого решения нет. У нас нет независимого телевидения, которое могло бы критиковать власть. Главные каналы завязаны на государство, и не важно, что НТВ принадлежит «Газпрому» — сам-то «Газпром» является собственностью государства. Поэтому волевое решение может принять только власть во главе с президентом, которому было бы неплохо понять, что на самом деле стране нужно именно непредвзятое телевидение, не принадлежащее государству и не принадлежащее частным лицам, которые ищут свой политический интерес. Общественное телевидение было бы очень полезно России. Когда люди в Кремле это поймут, если они вообще это поймут, тогда и появится та политическая воля, о которой я сказал. Остальное — не проблема: есть ресурсы, каналы, финансирование имеется. Процесс тормозит только отсутствие политической воли.

Может ли независимое от власти телевидение начать появляться в регионах, где отдельные каналы, как тот же томский ТВ 2, сохраняют не только сильные информационные программы, но еще и позволяют себе критический взгляд на действительность?

Может. Почему в Томске это возможно? Да потому, что там губернатор придерживается определенных взглядов. Если бы во всех регионах были такие губернаторы, то на местном уровне в России было бы совсем другое телевидение.

Там, где руководство понимает, чем должно заниматься телевидение, и не опасается этого покусывания, рычания, или даже наоборот, рассматривает как позитивное явление, там журналистам работается комфортно. В конце концов, а какая еще сила должна обеспечивать порядок в гражданском обществе, обращая внимание на непорядок?! Никакой другой силы, кроме СМИ, не существует. Без действительно независимых от властей средств массовой информации строить гражданское общество невозможно. К сожалению, наши власти либо пока не поняли этого, либо считают, что лучше пожертвовать строительством гражданского общества, чем рисковать своим положением из-за возможных высказываний или расследований независимых СМИ и, главным образом, телевидения.

Сейчас же чаще всего и федеральная власть поглядывает на региональные телеканалы, и со стороны местных властей — будь то мэр, будь то губернатор — региональные вещатели испытывают очень тяжелое давление. Таким образом, региональные каналы оказываются менее независимыми по сравнению с московскими.

Но власть вряд ли сама захочет изменить взгляды и полюбит журналистскую критику в свой адрес. Первые лица не заинтересованы в цепных псах...

Это правда. И это очень странно, потому что если власть заинтересована, а я полагаю, что это так, чтобы Россия была демократическим, сильным, конкурентоспособным обществом, то она должна понимать, что без независимых СМИ этой цели достичь не удастся. Это показывает история. Непонимание власти связано с тем, что все-таки она у нас все еще советская, так как эти люди выросли и воспитывались во времена Советского Союза, их способ мышления и менталитет были сформированы в старой системе. Я думаю, что это играет решающую роль в отношении власти к СМИ.

Как журналисты могут изменить это отношение власти к себе?

Вряд ли они что-то могут сделать. Они могут стремиться выполнять ту роль, которую должны выполнять. Но нельзя же от всех требовать, чтобы они были героями и бросались на амбразуру. Это неправильно. У журналистов всегда должно быть ощущение, что их профессиональный порыв поддерживается властью. А сейчас, мало того, что сама их работа — непростая и небезопасная, так еще и власть к этой работе относится отрицательно. Зачем тогда рисковать головой?

А может часто дело вовсе не во власти, а в самоцензуре?

Самоцензура не просто развита, она сегодня царит на телевидении. Ведь цензуры в ее классическом виде в стране сейчас нет. Я помню, что такое цензура: Главлит, цензоры заверяют штампом тексты, что-то вычеркивают, что-то дописывают. Этого нет, и я не думаю, что эта система вернется. Но есть самоцензура, то есть память о прошлом, которая говорит нам о том, насколько опасно недовольство властей. И тут сразу же включается условный рефлекс — все прекрасно понимают, о чем нежелательно писать или говорить, и в своем большинстве мы из этого исходим.

Но самоцензуру политической волей не отменишь. Как с ней бороться, каждому с себя начинать?

Начинать с себя тяжеловато. Одно дело, когда молодой или относительно молодой человек идет напролом. Кто ему даст пойти напролом? Его собственное руководство, которое страшится последствий — оно первым его остановит, не говоря о других. А что дальше? Если он все равно лезет на рожон, его выгонят с работы. Если у него есть семья, как он будет кормить жену и ребенка — в грузчики же не пойдет?! Перед журналистом встают очень конкретные вопросы. Он хочет жить, зарабатывать, хочет, чтобы дети качественно питались и могли отдохнуть, поэтому идея идти на баррикады не представляется ему сколько-нибудь привлекательной.

Поэтому каких-то сигналов от таких людей не поступает наверх — это ясно. Есть очень небольшое количество людей, которые на самом деле независимы, их можно уволить и они даже не чихнут, потому что они обеспечены. Эти люди могут выступить, могут себе позволить в своей программе сказать то, что думают. Единицы есть на федеральных каналах, думаю, что и в регионах тоже есть такие люди.

Будущее профессии выглядит пессимистичным. Может, российским каналам пора перестать замахиваться на качественную и независимую журналистику, оставив расследования и представление разных точек зрения другим медиасредам, тем же газетам или интернету?

Я далек от мысли, что интернет — это подлинный источник информации. В интернете столько вранья — и преднамеренного, и непреднамеренного, что разобраться в том, что ты там получаешь, трудно. Предоставить интернету функцию объективного и полного информирования мне кажется странным. Если же в интернете читать электронные версии иностранных газет — ту же International Нerald Tribune, это другой разговор.

Журналисты на телевидении все-таки еще имеют возможности работать честно. Другое дело, телевизионное руководство сегодня настроено на производство развлекательных программ самого разного пошиба — от довольно низкого до вполне пристойного зрелища. Главное, чтобы без политики.

Руководители каналов оправдывают обилие развлекательных программ тем, что зритель не интересуется политикой. Они правду говорят?

Тут надо выяснять, что первично — яйцо или курица. В самом деле, у политических программ низкие рейтинги. Но тут вопрос: это политические программы, как жанр, людям не интересны или зритель не смотрит именно эти программы? Другими словами: у народа есть интерес к политике или нет?

А вы что скажете?

Полагаю, что есть. Когда встречаешься с людьми, часто разговор переходит на политические темы. Так что людям эти темы интересны. Другое дело, то, что им дают по телевидению, зачастую просто не представляет собой правду и придумано. Вот такой политикой люди не интересуются и у таких программ действительно низкий рейтинг. Поэтому лукавство валить все на зрителя.

Но даже если допустить, что народ не интересуется политикой, все равно, у СМИ есть обязательства перед страной, перед народом, и одно из них — информировать, другое — просвещать. Можно было бы пойти наперекор этому отсутствию интереса и добиться того, чтобы этот интерес возродился. Но легче сказать, что виноват народ.

Сейчас лицензии являются основным источником капитализации региональных компаний. С наступлением цифрового телевидения этот фактор перестанет играть роль, поэтому местные каналы торопятся продаться телесетям. Те сокращают окна, и региональное телевидение сводится к местным новостям. Куда, на ваш взгляд, надо развиваться региональным каналам?

А что еще должно быть на региональных каналах? Большие развлекательные программы, которые стоят много денег, не под силу местным каналам, и нигде в мире региональные станции этого не делают. Их сильная сторона — местная тематика: местные ток-шоу, новости. Жители региона доверяют и любят свое телевидение больше, чем столичное. Местное ТВ играет особую роль, которую не могут исполнить общенациональные каналы — показать местные новости, местную культуру, местную светскую жизнь...

Академию российского телевидения критикуют за то, что она не реагирует на те процессы в отрасли, которые мы обсуждаем, например, не высказывается по поводу того, что свободы слова в стране стало меньше, что профессиональные стандарты меняются.

Академия российского телевидения создана с одной целью — определять лучшие работы и лучших работников телевидения, и награждать их премией «ТЭФИ». В академии собраны люди абсолютно разных политических убеждений и спектр этот весьма широк. Как только мы попытаемся ввести хотя бы какой-то элемент политики, я вам гарантирую, что это быстро приведет к смерти академии — слишком уж разные там люди, слишком разные интересы. Поэтому мы этого не делали и, надеюсь, делать не будем.

Для подобных заявлений есть Национальная ассоциация телерадиовещателей, которая не очень-то и высказывается, есть «Медиасоюз», который тоже как-то не громко кричит —  им и карты в руки.

Недавно появилась неофициальная информация о возможном выходе ВГТРК из состава учредителей. Вы обсуждали этот вопрос с руководством холдинга — в чем дело?

Никаких официальных бумаг на этот счет мы не получали. Разговоры об этом нам известны. Я бы не хотел их сейчас комментировать — пока вопрос не решен, ситуация очень деликатная и не думаю, что надо об этом говорить. Когда вопрос решится так или иначе, я буду готов комментировать.

Что ждет Академию российского телевидения?

Я, как президент, настроен оптимистически. Есть проблемы. Главная, наверное, связана с ощущением, что пока нам не удалось преодолеть корпоративность и что различного рода схемы голосования не привели к решению этого вопроса. Сейчас мы пробуем пойти другим путем, понимая, что одна из возможностей преодолеть корпоративность заключается в том, чтобы у главных каналов было равное или почти равное представительство в академии. Когда один канал представляют, например, 32% от всех членов академии, а другой, допустим, 16%, возникает законный вывод: тот, у кого больше академиков, всегда будет больше получать наград. Мы думаем, как это неравенство исправить, но пока не примем решения, не могу рассказать больше, чем уже сказал.

А в какой лагерь определить тех телеакадемиков, кто формально не работает на крупных каналах, но с одним из них его связывают более тесные отношения?

Дружба никого не интересует. Но есть вещи очевидные: человек работает на канале или его компания аффилирована с каналом. Вот в таких связях возможно разобраться, чтобы выровнять поле. Ведь сейчас поле наклонено в количественном отношении в пользу «Первого канала».

Почему бы не разбавить телеакадемиков с федеральных каналов за счет приема региональных телевизионщиков?

Вопрос о расширении Академии вообще стоит. Расширять за счет региональных компаний вполне возможно и это обсуждается. Это может быть полезно. Чем больше будет региональных академиков, тем больше будет разбавлен элемент неприятной для нас корпоративности, хотя очень многие местные станции входят в ВГТРК и снова могут появиться вопросы о корпоративности. Но, я думаю, что есть возможность четко и с полным понимаем всей родословной профессионалов выровнять количественные показатели академиков от каналов «Россия», НТВ и «Первого». А это уже является гораздо большей гарантией того, что если корпоративность и останется, то она будет уравновешена.

Про НТВ вы не оговорились — канал-то вышел из состава учредителей, а Владимир Кулистиков не приветствует вступление своих сотрудников. Канал вернется?

Время покажет.

Автор: ЕВГЕНИЙ КУЗИН
Рубрика: Телевидение

Источник: МедиаПрофи