Воэн Смит — военный оператор, снимавший военные действия практически во вех горячих точках последнего двадцатилетия. В своё время он поручился за Джулиана Эссанжа, когда его освобождали под залог. Смит основал международный «Frontline Club», объединяющий независимых журналистов, которые работают в экстремальных ситуациях и, в частности, в зонах военных конфликтов.

Во время визита в Москву он ответил на вопросы корреспондента Радио Свобода о независимой журналистике, своей работе в Чечне и об отношении к Анне Политковской.

— Вы всегда были фрилансером, никогда не работали в штате?

— Я закончил службу в армии в 1988 году, и с тех пор всегда был оператором-фрилансером. Мы с друзьями впервые стали использовать малоформатные непрофессиональные камеры для сбора новостей. И мы занимались этим пятнадцать или шестнадцать лет. Потом я открыл клуб Frontline. Бывало, что какие-то телекомпании нанимали меня на несколько дней, но больше всего мне нравилось снимать свои собственные сюжеты и затем продавать. Однажды я две недели думал над тем, не пойти ли работать на ВВС, но я рад, что не сделал этого. Я уважаю ВВС, но не думаю, что мог бы вносить больший вклад в профессию, работая в штате. Между прочим, я много раз делал сюжеты для ВВС, но в меня чаще попадали пули, чем моё имя появлялось в титрах.

— Вы больше всего снимали войны?

— Я занимался и множеством других вещей, но в основном моя работа была связана с конфликтами. Я начинал с Афганистана, когда русские войска уходили оттуда, затем работал на Балканах, на войне в Персидском заливе, в Африке, в Чечне, в Ираке... Это подходящие места, чтобы снять хорошую картинку. Когда ты начинаешь карьеру журналиста, тебе нужны хорошие картинки, хорошие истории, и нет историй драматичнее, чем те, которые связаны с войной.

— Но чего вы лично ищете на войне?

— Человеческие истории. Когда я начинал, то думал, что смогу заработать много денег. Разумеется, этого не получилось. Но в профессии меня удержало большое количество человеческих страданий, которое я увидел. И я заметил, что когда ты работаешь вне штата, будучи исключён из индустрии, ты вынужден особенно тщательно придерживаться журналистской этики. Журналисты не должны говорить людям, что им думать, но должны помогать принимать верные решения. Мир становится всё более сложным.
Возьмём Ирак: если бы американцы знали, что там нет оружия массового поражения, что Саддам Хуссейн не связан с 11 сентября, они вряд ли пошли бы на войну. С моей точки зрения, за последние десять лет не было более яркого примера того, насколько важна качественная журналистика, потому что американская и британская журналистика тогда не справились со своей задачей.

Очень важно помогать людям лучше понимать друг друга, а не только свергать президентов. После Уолтергейта, когда это удалось двум журналистам, захотелось всем! В Великобритании можно увидеть журналистов, которые агрессивно говорят по телефону и обращаются с собеседниками как с заведомыми лжецами. Но наше дело — информировать и помогать принимать решения. Возможно, маленькие решения, например: я не буду покупать продукцию этой компании, потому что она плохо себя ведёт. Такие моменты тоже имеет значение.

В моей стране популярна идея: журналистика должна быть агрессивной. Но она также должна быть сочувствующей. На войне меня не интересует техника, меня интересуют люди. В сюжетах о войне мы часто видим оружие, танки, но не так часто видим человеческие страдания.

— Вам удаётся находить новый опыт, новые сюжеты?

— И да, и нет. Но в каждом конфликте есть что-то особенное. В Сербии это были концлагеря для мусульман. В Афганистане я снимал работу медиков, эвакуирующих раненых на вертолётах.

— А что особенного вы увидели в Чечне?

— Пожалуй, упорство и жестокость повстанцев. Чеченцы были крайне агрессивны и крайне преданы своей идее. Эта современная война была очень похожа на Вторую мировую. Российские боевые действия были очень масштабными, а чеченцы противостояли небольшими силами. Со стороны этим можно восхищаться, но когда видишь, как они атаковали госпитали, видишь Беслан, понимаешь, что у этого есть и другая сторона. В чеченском конфликте жизни стоили очень дёшево.

— А чему вы научились, снимая свои фильмы?

— Я узнал много о себе. Научился выдержке, не принимать происходящее близко к сердцу. Нужно понимать, что вещи, которые ты видишь, происходили раньше и будут происходить потом. Ты должен выжить в этих условиях. Я стал немного фаталистом, видя смерть многих друзей. Но главное, что я узнал благодаря этому опыту: наш мир — это довольно скверное место... Довольно жестокое место. Наши решения и действия должны быть лучше, и я надеюсь внести свой вклад.

— Как вы знаете, российская журналистка Анна Политковская не только информировала читателей, но и пыталась помочь тем, о ком писала, участвовала в их судьбе. Что вы думаете о таком выборе?

— Я испытываю огромное уважение к Политковской, ей великолепно удавалось доносить правду до людей. Тем не менее, я не считаю, что журналисты должны быть действующими лицами в тех ситуациях, с которымиим приходится сталкиваться.. Я помню, как в Грозном я видел, что человеку оторвало ноги, и мне нужно было решить: остаться помогать ему или сохранить свою жизнь, чтобы быть в состоянии работать дальше. Я принял решение уйти, потому что всё равно не было госпиталя, куда можно было бы отвезти раненого. Важно понимать, можешь ли ты действительно помочь человеку или нет.

— Вы видели много тяжёлых вещей, которые человеку трудно «переварить». Есть ли что-то, что не отпускает вас до сих пор?

— Знаете, не дело журналиста — быть жертвой. Страдания, которые я вижу, безусловно, влияют на меня, но я не просыпаюсь ночью от кошмаров. Это миф, что любой человек, побывавший на войне, страдает от посттравматического синдрома. Это миф, что мы должны относиться к солдатам как к жертвам, в то время как вообще-то на войну идут затем, чтобы убивать людей.

— Вы считаете, что журналисты сейчас в состоянии влиять на происходящее в обществе?

— Лично я знаю два случая, когда мне удалось повлиять на ход событий. Во время войны в Югославии я снял фильмы про массовые убийства в сёлах Преказ и Обриеж, и эта информация послужила для НАТО стимулом, чтобы ввести в страну войска.

— Вы считаете, что это был хороший результат?

— Я не могу судить об этом. Мы не можем предсказать всех последствий нашей работы.

Источник: Радио Свобода