Собрание антагонистов — так можно назвать прошедший недавно в Астане первый форум «Судебная власть и СМИ». Как заметила его организатор, президент Международного фонда защиты свободы слова «Адил соз» Тамара Калеева, две встретившиеся «власти» не просто «антагонизируют», они не уважают друг друга до потери аппетита. Причем если журналисты от судей хотят лишь комментариев, то судьи мечтают об «управляемой журналистике».
Но это еще полбеды. Управляемыми журналистов хотят видеть не только «судебники», но и все, кто считает себя обличенными властью. И для этого формируют у представителей СМИ «нужные» рефлексы с помощью законов об Интернете или дополнений в закон о святости частной жизни. Как им противостоять? На этот и другие вопросы "Республики" ответила Тамара Калеева.

На то и щука, чтобы карась не дремал

— Тамара Мисхадовна, что во время форума судьи хотели донести до журналистов, а журналисты — до судей? Услышали они друг друга?

— Честно говоря, первый блин у нас вышел комом. Да, пришел председатель Верховного суда, пришли судьи всех уровней, пришли журналисты. Но диалога не получилось, наверное, потому что были не готовы обе стороны. Года четыре назад у нас был подобный опыт — двухдневные семинары. И первый день семинаров проходил точно так же, как прошел нынешний форум. Журналисты и судьи весь день высказывали друг другу взаимные обиды. Судьи говорили о том, что журналисты пишут неграмотно, что кидаются на жареные факты.

— А в своем глазу они бревна не увидели? Вон судья Верховного суда Марзия Балтабай заявила, что журналисты «никогда не должны комментировать то, что сделано судом».

— Да, судьи пытались убедить журналистов, что они сильно загружены, что они строго следуют закону, что они не обязаны вступать в контакт с журналистами, а журналисты не имеют права комментировать судебные решения. Приводились даже какие-то непонятные международные стандарты о том, что нельзя требовать этих комментариев. А что касается гласности, то, по версии судей, доступ журналистов и любых других граждан на процесс разрешается или не разрешается с учетом вместимости помещения.

— Что это за стандарты?

— Мы о них услышали первый раз. Более того, наш юрист Ганна Красильникова только что вернулась из большой поездки, в ходе которой встречалась с членами правительства, депутатами, представителями журналистских организаций и судьями Великобритании и Норвегии. Там к комментариям относятся так: журналисты не просто имеют право, они обязаны анализировать, комментировать и оценивать судебные решения, а иначе не будет улучшаться качество этих решений, потому что оценка журналиста — это свое­образный общественный контроль. Судьи независимы, подчиняются только закону, но от общества они не могут быть свободны. Они это сами понимают. Вот до этого вывода мы на этом форуме не дошли.

— Вы сами как считаете, можем мы комментировать результаты судейских трудов?

— Давайте посмотрим на это с точки зрения элементарной логики. Если закон устарел, если выполняется неправильно, если там есть изъяны, то мы, население, журналисты, говорим об этом, и без нашей критики не будет совершенствоваться законодательная база. Судебные решения тоже имеют силу закона. Так почему же общество может критиковать закон в его подлинном звучании и не может критиковать судебные решения?
Да и сам закон ничего не говорит о том, что нельзя комментировать судебные решения. Другое дело, закон требует воздерживаться от комментариев до вступления решения либо приговора в законную силу. Я не совсем с этим согласна, но закон есть закон и ему надо следовать. Однако после того как решение вступило в силу, оно уже стало достоянием общества. И общество может оценивать и критиковать его. Здесь ограничения могут носить только этический характер.

Судья, открой личико!

— Но почему судьи так панически боятся, что мы будем комментировать их решения?

— Комментировать — это значит критиковать. Если кто-то активно и агрессивно будет комментировать вашу или мою работу, и при этом у нас есть возможность сказать: «Вы не имеете права, за меня закон!», то мы, наверное, тоже воспользуемся этой возможностью. Это чисто человеческая реакция.
Но, с другой стороны, ведь больше никто не может себе позволить критику. Депутаты не могут позволить, простой человек не посмеет сказать: «Почему вы нарушили мое право?!» Президент говорит: «Я не имею влияния на судебную систему». Только журналисты пытаются вмешаться.
В результате журналисты в своей массе не очень сильно уважают судебный корпус, а судьи уважают журналистов еще меньше.

— Так мы должны гордиться таким неуважением!

— Может быть. Но ведь формальная причина такого неуважения — журналисты безграмотные. Будет грамотность — не будет, может быть, и основного обвинения. Поэтому нам и хочется сблизить эти две во многом антагонистические структуры — журналистику и судейство.

— Если от журналистов требуется грамотность, то что требуется от судей?

— Хочется, чтобы судебная система стала более открытой. Необходим доступ к судебных архивам? Необходим. Комментарии необходимы? Необходимы. Вот судьи возмущаются: «Почему они комментируют?» Я им говорю: «Вы поймите, читателю необходимы мнения, эмоции, детали процесса. Адвокат всегда высказывает свою позицию. А вы говорите, что не обязаны. И кто проигрывает?»

Судьи проигрывают!
Нам говорят: «Вы поймите, каждое судебное решение, каждый приговор мы пропускаем через сердце». А вы покажите, что они пропущены через сердце. Может, мы и поверим. Пока же мы имеем только написанный юридическим языком документ, а человеческие эмоции находятся по другую сторону.

— Вы предлагаете создать гильдию судебных репортеров. Это что-то изменит?

— Дело в том, что мы и судьи совершенно по-разному видим эту гильдию. В нашем понимании это объединение журналистов, которые специализируются на судебной теме. Допустим, они заключают с Союзом судей определенное соглашение. Благодаря этому у них появляются какие-то дополнительные профессиональные возможности. Они более оперативно могут получать комментарии от судей, иметь доступ к судебным архивам, заблаговременно получать сообщения о предстоящих процессах. Такой режим благоприятствования для тех журналистов, которые освещают судебные процессы.

— А судьям понравилась эта идея?

— Еще как! Но из их комментариев я поняла, что они эту гильдию видят иначе. В их представлении в эту гильдию вступают только те, кто не позволяет себе критических высказываний, неудобных вопросов, этакий отряд вымуштрованных журналистов, которые работают так, как судьям нравится. Но я сразу говорю: гильдии «управляемых журналистов» не будет, и надеюсь, что мы найдем здесь взаимопонимание с судьями.

Капля камень точит, а журналист — власть

— Не только судьи хотят иметь управляемых журналистов. У нас решили ужесточить ответственность за раскрытие тайн частной жизни, и некоторые представители СМИ уже назвали это ужесточение запретом на профессию. Стоит так драматизировать ситуацию?

— Это не запрет на профессию, но это серьезные ограничения профессиональной деятельности журналиста, потому что личная жизнь госслужащего очень сильно связана с его служебной деятельностью. Его личная жизнь — это ответ на вопрос, по доходам ли он живет? Моральный ли образ жизни ведет?
Если он позволяет себе мыться с платными девочками в бане, то это элемент его частной жизни. Но может ли человек с такой частной жизнью быть во власти? И если мы будем ставить такие вопросы, то дополнения в этот закон могут быть задействованы.
У нас есть статьи в Уголовном кодексе, которые висят над всеми нами как дамокловы мечи, они годами не употребляются, а потом входят в правоприменительную моду — и начинается серия проверок, показательных акций, показательных порок. Это такой же опасный закон, как и защита личных неимущественных прав.

— Но, с другой стороны, разве Вы не хотите защитить тайну своей частной жизни?

— Естественно, хочу. Я даже считаю, что сами по себе все эти законы неплохие. Я даже могу сказать инициаторам последних скандальных дополнений: вы дайте пять лет лишения свободы, мы не будем спорить. Но вы параллельно внесите дополнения в другие законы о том, что частная жизнь государственного служащего в таких-то пределах не подпадает под действие этого закона. Введите понятие «публичное лицо», введите европейские нормы, что госслужащие могут подвергаться не меньшей, а большей критике. Если уж выбрал такую стезю, терпи критику, терпи, даже если она будет необоснованной.

— То есть ужесточение закона о частной жизни — это не новая тенденция?

— Это очередная политическая конъюнктура, которая в этом году наметилась особенно четко — закон об Интернете, дополнение в закон о святости частной жизни. Это сугубо политические законы, потому что они не сбалансированы, не продуманы, выпирают из нашей системы права, которую, в принципе, можно назвать нормальной. Они ущемляют право на свободу слова и право общества контролировать власть, которую общество кормит.

— А вот в Варшаве на заседании по человеческому измерению все наши чиновники в унисон пели, что в Казахстане со свободой слова все расчудесно. Вы с этим не согласны?

— Я не знаю, кого они убеждают, может быть, свое руководство, которое посылает их в заграничные командировки? Потому что Запад они не убеждают, казахстанскую общественность они не убеждают.
Они о ситуации с «Республикой» говорят, что это частный случай, а мы говорим, что это показательный случай — что это кульминация репрессий, симбиоз судебных и внесудебных расправ, комплексное целенаправленное уничтожение издания, которое не нравится власти. А если на это посмотреть в контексте событий, происходящих с «Тасжарганом» и «К-плюс», то это целенаправленная зачистка информационного поля Казахстана. Скорее всего, это делается в преддверии выборов, которые рано или поздно у нас будут.
Я хочу подчеркнуть, что мы и власть по-разному интерпретируем одни и те же события. То же самое происходило на форуме с судьями. Мы говорим, что журналисту дали три года, а они кроют статистикой: 98% судебных решений даже не подвергаются обжалованию, мол, мало ли что где-то есть какие-то отдельные частные случаи. А те, что подвергаются обжалованию, тоже почти не пересматриваются.
Да, бывают ошибки, признают судьи, но тут же добавляют: конь о четырех ногах и то спотыкается. Мы пытаемся донести до них, что статистика не все характеризует. По крайней мере общественную атмосферу, политическую ситуацию, ситуацию с правами человека статистика никогда не характеризует. Но пока они этого не слышат.

— Так сейчас только слепой не видит, что власть выставляет журналистам красные флажки по всему периметру. Наглядный пример — наша газета. А что СМИ могут противопоставить власти?

— Это тоже больной вопрос. Принято говорить, что журналистам надо объединяться, но здесь много утопического. Приезжают ребята из регионов и рассказывают: «А вот у нас, если начинается наезд на газету, если она разоряется, то другие злорадствуют: конкурент уходит с поля». Нет там чувства единства, профессиональной солидарности, как и в обществе нет этого в целом.
Вот ситуация с вами. Вы сработали замечательно со всеми своими акциями, флешмобами, вы довели до общества информацию о себе. Если провести опрос, то 90% скажут, что вы правы, а «БТА Банк» не прав. Но что от этого изменится, если закон позволяет выигрывать такие суммы? Надо менять закон. Но как?
Посмотрите, какой у нас парламент. Г-н Нехорошев выступил, что всех журналистов надо проверять на психическое здоровье. Но, наверное, и депутатов надо проверять. Вы посмотрите, какое извращенное понятие журналистики, какие извращенные, чиновные представления о мире.
А что, он там, в парламенте, исключение? Он выступил со своей дикой речью, и разве кто-то из коллег ему возразил, кто-то оспорил? Да никто! Значит, они со всем этим согласны. А от них зависит принятие закона. И что теперь делать, идти штурмовать парламент? Ну это же смешно.

— Но что тогда не смешно? Ведь когда обо всем этом задумаешься, руки опускаются...

— Честно говоря, нет у меня рецептов, что нужно делать, чтобы ситуация изменилась. Пока у нас не изменится политическая ситуация, пока у нас не будет хотя бы многопартийного парламента, не произойдут перемены и в других сферах нашей жизни. Сейчас КПД нашей деятельности — одна тысячная одного процента.
Ну вот, был законопроект об Интернете. Ну бушевали мы, бушевали всем миром. В итоге из закона убрали самую глупую норму — право генерального прокурора приостанавливать деятельность СМИ до суда, а все остальное-то оставили.
Но если мы не будем сопротивляться, то будет еще хуже, поэтому нам надо настраиваться на большой неблагодарный труд капли, которая точит камень...

Источник: Издатель