После Лукашенко медиа-рынок Беларуси изменится таким кардинальным образом, что прогнозировать это сейчас невозможно. Ну, а пока, по мнению журналиста и литератора Виктора Мартиновича, работать в государственных СМИ просто стыдно.

«Белорусский партизан» предлагает сокращенный вариант интервью, которое Виктор Мартинович дал интернет-журналу «Новая Эўропа».

Существует ли сегодня в Беларуси интеллектуальная журналистика, какие издания могут соответствовать этому статусу? Задумывались ли БДГ-online и «БелГазета», в которых вы работали, как интеллектуальные СМИ?

К сожалению, в нынешней Беларуси почему-то часто считается, что интеллектуальная журналистика — это когда интеллектуалы пишут о маргинальном, например, о том, сколько детей у Лукашенко. Но в западном мире мы имеем массу примеров интеллектуальной журналистики: тексты Славоя Жижека, посвященные войне в Афганистане, тексты Умберто Эко на самые разные темы, например, о Берлускони и так далее.

В Беларуси есть портал «Наше мнение», на котором собраны интеллектуальные тексты на актуальные темы. Что же касается БДГ-online и «БелГазеты»... Если вы скажете главному редактору «БелГазеты» (Игорю Высоцкому — прим. ред.), что он делает интеллектуальный продукт, он, наверное, упадет со стула. От слова «интеллектуал» он тянется к нагану. При этом он слушает Тома Уэйтса, прекрасно разбирается в новинках кинематографа, не пытаясь натянуть на себя личину интеллектуала, что лично мне очень симпатично. Он просто делает прекрасный продукт в меру своего понимания, собрал вокруг себя очень интересный коллектив, и я очень рад, что являюсь его частью. По поводу БДГ-online — мне кажется, что это было чтиво, направленное на средний класс, который в Беларуси никак не возникнет.

Есть ли, на ваш взгляд, у интеллектуальных СМИ в Беларуси потенциальная аудитория?

На мой взгляд, у интеллектуальной журналистики в Беларуси нет аудитории. И не только потому, что число интеллектуалов очень невелико. Оно в принципе невелико, но если мы говорим о Франции или Германии, то среди среднего класса этих стран существует мода на интеллектуальность. У нас такой моды нет.

У нас есть мода на аграрное происхождение, рыбалочку, водочку, баньку и прочее. Интеллектуал у нас не является моделью для подражания. Люди, не являющиеся интеллектуалами, даже не стремятся ими казаться.

Сегодня ситуация в СМИ является довольно специфической, доминируют государственные СМИ. Изменится ли эта ситуация когда-нибудь, например, после ухода Лукашенко?

Мне кажется, что после Лукашенко медиа-рынок в целом изменится таким драматическим образом, что мы даже не имеем тех знаний, которые позволят нам сделать подобный прогноз. Еще лет 10 назад мы могли прогнозировать, как выглядела бы Беларусь после Лукашенко. Сейчас любые прогнозы были бы основаны на разного рода иллюзиях. Я могу представить себе общие рамки возможных изменений в СМИ, основываясь на общении в Германии с людьми, которые готовы инвестировать деньги в беларусский медиа-рынок.

Как только наступает ситуация «после Лукашенко», в пять новых белорусских изданий вкладывается 100 миллионов евро. Эти издания становятся очень технологичными, делаются «по уму», в их сайты вкладываются большие деньги. Эти издания могут выглядеть достойно, как немецкие «Zeit» или «Bild». Все наши нынешние проекты, основанные на российских стандартах, очень быстро окажутся за бортом.

Сейчас рынка просто нет. Рынок СМИ существует ровно в том же состоянии, что и все остальные рынки в Беларуси. Он искусственно регулируется, сюда не впускают внешних игроков. «После Лукашенко» может наступить другая ситуация: этот сегмент рынка станет совсем иным, изменится и роль телевидения. Сегодня независимая пресса представляет собой некий голос подсознания, который полемизирует с пропагандой. Наступит время, когда официальная пропаганда, претендующая на статус «народного сознания» исчезнет, исчезнет и телевидение как модель мира. Я бы сам поработал на телевидении, если бы там было работать не стыдно. Но сейчас там работать стыдно.

Считаете ли вы свою литературную деятельность автономным от журналистики и политологии занятием, или она — часть некого общего проекта?

Литературная деятельность для меня — отнюдь не проект. Литература рождается совсем другими центрами сознания, чем журналистика. Она является выплеском определенных эмоций, энергий, которые в тебе бурлят.

Какой опыт дала вам публикация двух романов, критика, отклики коллег и читателей?

В случае с «Паранойей» я был не подготовлен. Этот текст был порожден нервами, он был нерациональным. Это был сон, который я в режиме максимальной искренности пересказал своему психоаналитику, в роли которого выступил мой ноутбук. Всё то, что писали критики и читатели этой книги, вся эта ситуация меня глубоко травмировала в силу того, что я не был готов, что на такое высказывание может последовать иная реакция чем «хмыканье» или похлопывание по плечу.

Это значит, что книгу восприняли всерьез...

Да, все ее восприняли очень всерьез. Но текст был другим, он не был рассчитан на массового читателя, на широкое обсуждение.

Но ведь Вы печатались в издательстве, а не просто выложили текст, например, в своем блоге...

Но мне казалось, что все поймут. Что те, кто не надо, — не прочитают, а те, кто надо, — поймут. Но началось нечто невероятное. Основное впечатление, которое осталось после «Паранойи» было такое: она наделала много шума. Так сложилось, что ее брались читать люди, которые давно уже ничего не читали. Бегло просмотрев книгу, они тотчас же высказывали свои мнения на форуме на TUT.by. И, тем не менее, эта лавина откликов создавала впечатление, что книга как-то звучит. Но для меня как для автора это скорее был провал. У меня такое ощущение, что среднестатистический читатель «Паранойи» прочитывал фрагмент, выложенный на сайте «Народнай Волі», или статью на сайте «Беларускі Партызан» о ее запрете, потом скачивал текст и автопоиском искал фамилию «Лукашенко». И не находил. Возникала неудовлетворенность.

Когда я читал всё то, что писалось про язык «Паранойи», я очень сильно расстраивался. Но потом появилось несколько точных рецензий. Одна из них — в российской «Книжной витрине». Это была рецензия серьезного критика, который написал, что в «Паранойе» не особенно интересен сюжет, а самое главное — как раз язык. Он это прочувствовал и написал, что в некоторые моменты «Паранойи», в частности, когда Невинский идет на допрос ранним утром и прощается со своей машиной, язык достигает такой пронзительности, что мурашки по спине. Когда я это писал, это было для меня абсолютно достоверным переживанием, я в это верил. Я писал это, пропуская через себя. Это был единственный голос, который звучал у меня в голове. Никакого цинизма в том случае быть не могло. Когда я начал читать критику, даже дружелюбную, мне казалось, что я один во всем мире.

Но всё это меня очень сильно закалило, я очень многое для себя понял. Во мне что-то умерло и закрылось.

Второй роман написан совершенно другими центрами моего сознания. В нем гораздо больше логических построений, нежели эмоционального выброса. В нем всё цинично, просто. Я готов опроститься до логической работы с текстом, как это представлено в «Сцюдзёным выраі», но сделать сам язык еще проще, еще жестче я не могу. Тогда я сам не буду верить в то, что я пишу. Павич, по-моему, а может и какой-нибудь Саша Соколов, писал о том, что мы, писатели, продумываем структуру предложения, абзаца, мы связываем предложения в абзацы, прочитываем текст про себя, а читатель сидит в трамвае, его подкидывает на каком-нибудь ухабе, он сбивается и прочитывает всё совершенно по-другому. Это всё вопрос восприятия.

В каких произведениях, на ваш взгляд, сейчас больше всего нуждается белорусская литература, белорусский читатель?

Если говорить о глубинных подсознательных ожиданиях литературной тусовки, мне кажется, что текст, который ждут критики и литераторы, должен быть очень плохим. Это должен быть текст, который они смогут с чистой совестью разнести в пух и прах и который докажет им всем их собственную гениальность.

Если говорить об артикулируемых ожиданиях, то, вероятно, многие согласятся с тем, что не хватает своего рода «золотого запаса» серьезных текстов на большие темы. Нужен, например, семейный эпос, который объединит эпохи с ІХ века по 2000 год, что-то глобальное. Это было бы всеми принято на ура. Многие из литераторов, как мне кажется, что-то такое замышляют. Не хватает, как обычно, времени и, в некоторых случаях, усидчивости, чтобы это написать.

А публике, на мой взгляд, не хватает популярного чтения, которое при этом будет содержать некое национальное и идейное ядро. Де факто топ-10 российских писателей, Сорокин, Пелевин, Быков — это попса. Нам нужен «мидлит», который будет читаться массами и при этом будет содержать ядро «беларускасці». Нужна литература, в которой мы узнаем самих себя, поймем что-то о самих себе.

Кроме этого, необходимо какое-то непринужденное чтиво, написанное простым языком, пестрящее юмором, типа «Похождений бравого солдата Швейка» или «Жизни и необычайных приключений солдата Ивана Чонкина». Комедия — это прекрасный способ говорить с людьми на их языке, особенно в Беларуси, где все скоро просто перестанут читать.

Справка. Виктор Мартинович — журналист, политолог, писатель. В 1999 г. закончил факультет журналистики БГУ и стал руководителем отдела политики БДГ-online. С 2002 г. заместитель главного редактора «Белорусской Газеты». В 2008 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Витебский авангард (1918—1922): социокультурный контекст и художественная критика» в Академии искусств Литвы (Вильнюс). С 2010 г. является руководителем департамента политических наук ЕГУ. В 2009 г. в российском издательстве АСТ был опубликован его роман «Паранойя». В 2011 г. вышел второй роман «Сцюдзены вырай» (на белорусском языке).

Источник: Белорусский партизан