Агрессивное и неадекватное поведение телеведущих все чаще представляет опасность для безопасности и даже жизни зрителей и участников телевизионных шоу. Последним громким примером противоправной природы «актуального» развлекательного телевидения стало уголовное дело по статье «доведение до самоубийства», возбужденное в Индии против известной телеведущей Ракхи Савант.
Однако менее чем через три месяца после того, как о самоубийстве участника индийского телешоу стало известно по всему миру, российская телеведущая Елена Малышева выбрала для работы с зрителями не менее скандальную и унизительную форму. В эфире государственного канала, следуя гоголевской традиции, она символически низвела человека до одной части тела.
Аркадий Смолин, обозреватель РАПСИ
Сюрреалистичность ситуации усугубляется тем, что женщине из зала суждено было воплотиться даже не в нос, а в типично мужской орган. Если принять во внимание, что аудитория Первого канала — 98,8% населения РФ, легко представить себе судьбу этой женщины и ее сына в ближайшем будущем.
Хочется надеяться, что на этом сходство двух жертв развлекательного телевидения исчерпывается, хотя параллели в поведении телеведущих пугают: как Малышева, так и Савант в эфире обсуждали тему эффективной работы мужского достоинства, чем изрядно шокировали непредупрежденных гостей студии.
Предположим, что Малышева не хотела унизить зрительницу из зала, отрезав горловину ее свитера как иллюстрацию обрезания крайней плоти. Однако отсутствие культуры принесения публичных извинений на российской телевидении пугает не меньше, чем злоупотребления элементами унижения в развлекательных шоу (многие из которых используют процедуру публичного унижения как сюжетный двигатель).
Психология изначально рассматривала унижение как одну из сильнейших травм, которая может стать причиной острого невроза и девиантного поведения. Между тем, сегодня унижение стало не столько психологической, сколько правовой проблемой. На Западе судебные иски о защите чести и достоинства занимают лидирующие позиции, как по суммарной численности, так и в процентном отношении положительных решений суда. В США даже существует преуспевающая прослойка адвокатов, специализирующихся исключительно на отстаивании прав зрителей и участников реалити-шоу.
Таким образом, доступность и востребованность среди простых граждан защиты чести и достоинства в судебном порядке служит лакмусовой бумажкой состояния всего правового поля страны. Даже на примере малых групп (тюрьма, школа) становится очевидно, что отказываясь отстаивать свою честь, человек автоматически отказывается и от других прав.
В этом контексте особенно важно понять, почему в нынешней России судебные перспективы подвергшейся явному унижению в телеэфире женщины выглядят туманно, хотя наличие соответствующих законов и прецедентов мирового опыта должны убеждать в обратном.
Статья 130 УК РФ трактует оскорбление как «унижение чести и достоинства, выражающегося в отрицательной оценке личности потерпевшего, которая подрывает его престиж в глазах окружающих и наносит ущерб уважению к самому себе». Как публичное представление женщины в качестве образа мужских гениталий может сказаться на ее престиже и уважению к себе?
Пункт 2 этой статьи предписывает за оскорбление, содержащееся в публичном выступлении или СМИ, наказание штрафом в размере до 200 минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух месяцев, либо обязательными работами на срок до 180 часов, либо исправительными работами на срок до одного года.
То есть, формулировка закона, вроде бы, снимает все вопросы о потенциальном исходе этого дела. А размер штрафа выглядит несущественным для Малышевой или любого другого виновного сотрудника телешоу, чтобы оказывать противоправное воздействие на суд.
Вот тут мы сталкиваемся с главным парадоксом групповой психологии россиян: возможно, именно здесь находится камень преткновения, сводящий на нет все усилия по расширению правового поля в России. Вместо того, чтобы законно призвать к ответу сотрудников патологической телепередачи, пострадавшая женщина предпочитает публично жаловаться и искать сострадания, будто это простое невезение. Вряд ли это не мазохизм в чистом виде, скорее — симптом стабильности российского общества унижения.
Нам не удалось припомнить ни одного случая в России, когда организаторов телешоу привлекли бы к ответственности за унижение или оскорбление простого зрителя, при том что за рубежом такие судебные дела едва ли не поставлены на поток. Получается, в результате многолетних всесторонних унижений в массовом сознании россиян наступил рессентимент — мазохистское принятие ситуации со всеми сопутствующими изменениями в психике.
У любого человека систематические унижения приводят к краху системы ценностей, сформированной в детстве родителями, самостоятельно с помощью художественной литературы или на основе официальной пропаганды. Мало ведь кто изначально учился лгать и воровать. Однако каждое столкновение с реальным миром, где идеалистические представления (в том числе о «правовом самосознании», «диктатуре закона» или «гражданском обществе») не котируются, вызывает у человека жгучее чувство унижения, которое, в конце концов, выливается в стремление любой ценой избежать его повторения.
Результатом такого краха ценностей становится пересмотр установок — формирование того, что Медведев называл «правовым нигилизмом». Если все вокруг воруют и обманывают, уже не кажется унизительным, например, дать взятку.
Телевидение делает зрелище унижения привычным, а воспринимать обыденное явление как преступление противоречит человеческой психологии. Люди вынуждены воспринимать унижение как нормальную ситуацию продуцируя соответствующие защитные рефлексы: не обращать внимания, пренебрежительно оценивать все личные случаи унижения в сравнении с транслируемыми по телевидению, принимать их как свою вынужденную обязанность.
Государственный смысл унижения, по всей видимости, заключается в том, что чувство униженности подавляет защитные механизмы противодействия страху. Благодаря этому страх до сих пор остается основным мотивирующим механизмом государственного управления обществом, не смотря на то, что мировой опыт давно наглядно доказал ошибочность такой тактики. Люди без чувства собственного достоинства не могут искренне соблюдать правила, а значит и законы.
Страх не является достаточным инструментом принуждения, поскольку автоматически подсознательно внушает человеку желание нарушить навязанные правила в качестве символической победы над доминантом. Отсюда распространенное в СССР и России воровство у государства, халтура на работе, коррупция — зачастую эти нарушения не столько приносят выгоду, сколько позволяют униженному, запуганному человеку ощутить иллюзию частичной сатисфакции по отношению к начальству, абстрактным властям и государству.
Почему тогда телевидение в России превратилось в главного пропагандиста унижения? Для ответа на этот вопрос необходимо углубиться в истоки возникновения института унижения. Не секрет, что это основной инструмент построения вертикали власти в стае животных — в первую очередь, приматов. Лидер утверждает свою власть, избивая или насилуя остальных самцов. Аналогичные действия проделывают по отношению к более слабым особям и другие члены стаи. Таким образом, процедура унижения заменяет выборы в обществах с недоразвитым институтом демократии.
Отсюда можно было бы предположить, что телевидение, как государственно значимое, а следовательно — подконтрольное, СМИ, ретранслирует ценности некоего власть имущего альфа-самца. Эскалация культуры унижения и дискредитация всех представлений о правах человека в телеэфире должна быть наглядной демонстрацией рядовому зрителю реальности доминирования привилегированных классов, а также утверждать естественность такого положения вещей.
Однако эта версия подвергается сомнению, если принять во внимание те жесткие конкурентные условия, в которых находится сегодня телевидение. Оно больше не имеет ресурсов для воспитания: отстаивая свою аудиторию перед натиском Интернета, телевидение вынуждено угождать. Другими словами, телевидение за последние двадцать лет мутировало из рупора власти в коллективное бессознательное.
Анализируя это бессознательно, мы видим, что призонизация общества почти достигла своего предела — отличия в жизненных принципах условного «пролетариата» в провинции и зэков-рецидивистов в колонии минимальны. Как следствие культура управления почти на всех социальных этажах подменена навыками подавления (принципы формирования вертикали власти в тюрьме, крупном бизнесе и ряде госорганов, как известно, мало чем отличаются от действий приматов в стаях). На коммуникативном уровне торжествует «пацанская этика», также построенная на перманентной дуэли унижениями (начиная с «подколов», где обида и предъявление претензий является признаком поражения).
При этом надо учитывать, что в результате Интернет-экспансии телевидение сегодня вынуждено ориентироваться на малообразованные, инертные массы — ту самую протоплазму, из которой формируется фундамент политической и социальной стабильности страны — рядовой состав милиции, армии, и в целом — рядовой гражданин — носитель комплекса национальных ценностей.
И для этих масс телевидение легализует их собственные неформальные представления о правилах поведения. Вместо обоснования силы прав человека, потенциальный милиционер или чиновник видит на телеэкране торжество методов унижения и модифицированного кодекса «понятий». Возникает эффект зеркального коридора — отражаясь друг в друге общество и телевидение делает чувство унижения систематизирующей доминантой. Вплоть до национальной идеи. Униженный — значит русский. Благо принципы униженности хорошо коррелируются с исконно государственной религией — православием.
Заметим, что именно православие долгое время терапевтически снимало проблему «похмелья» от перманентного унижения. Обида и озлобленность нивелируются осознанием того факта, что право воздаяния принадлежит Господу и осуществляется оно согласно его непостижимому графику. Фактически Церковь представляла собой некий «банк», накапливающий общественное возмущение, пассионарную энергию, и использующий свой «капитал» в экономико-политических взаимоотношениях с политической властью.
Однако сегодня набирает силу конкурентный «банк» — ислам, который более эффективно использует «инвестиции» верующих для прямого политического действия — в т. ч. путем экстремизма. В этой связи симптоматично, что в среде русских интеллектуалов и творческой интеллигенции в последние годы чрезвычайно модно публично исповедовать радикальный ислам.
Причем подавление роли религиозных организаций в обществе только обостряет проблему. Помимо очевидных утверждений, что именно чувством унижения объясняется мотивация подавляющего большинства экстремистов и террористов, можно вспомнить версию, что успех фашистской идеологии является национальной сублимацией унижения.
В таком контексте, фашизм можно считать групповым аффектом — возможно, даже заслуживающем оправдания, ведь известно, что помрачение рассудка, называемое аффектом, возникает обычно только тогда, когда человек загнан в тупик, доведен его до крайности.
Таким образом, фашизм, как групповой аффект, подлежит трактовке как пассивная реакция на последовательно и безнаказанное унижение этноса или целой нации.
Локальные признаки пограничного, полуаффективного состояния общества мы наблюдали весь последний год: «приморские партизаны», показательные избиения, Манежная площадь — все эти неадекватные всплески насилия можно трактовать как форму сублимации общественного унижения. Однако излечение социального организма в таком состоянии, на наш взгляд, возможно только гомеопатическими методами: подобное подобным.
Если не идеализировать возможности власти и общества (все попытки «перевоспитания» пока заканчивались новым всплеском нетерпимости), привить обществу зачатки понятий о правах реальнее всего путем гипертрофированного унижения. Необходимо сделать унижение заметным, непереносимым — как для каждого конкретного человека в любой бытовой ситуации, так и для всего общества в отношениях с чиновниками и другими власть предержащими. В этом плане политика Первого канала, ТНТ, СТС и пр. — надежда демократии.
Источник: РАПСИ