Вышла из печати очередная книга Павла Шеремета. «Телевидение: между иллюзией и правдой жизни» - это очень подробный и точный путеводитель по лабиринтам телевидения. Он помогает понять, как устроено телевидение и как добиться на нем успеха. Кроме того, в книге собраны интервью с 26 звездами российского телевизионного эфира, которые откровенно рассказывают о том, что сделало их знаменитыми. Нашему вниманию предложено несколько отрывков из книги.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я решил написать эту книгу просто потому, что в определенный момент своей журналистской карьеры уткнутся в стену. Мне показалось, что я зашел в тупик, потратив на профессию лучшие годы жизни. Месяцами меня мучили сомнения, правильный ли я сделал выбор 15 лет назад, уйдя из благополучного коммерческого банка и начав работать на телевидении. Взгляд назад - сомнения, взгляд вперед - тупик: будущее просматривалось довольно унылое, я не понимал, что делать дальше... Я забросил все телевизионные проекты и занялся рефлексией. Обычно психологи это называют кризисом среднего возраста. Может быть и так, но мой личный кризис совпал в 2000-х годах с политическими переменами в России, первыми и явными жертвами которых стали именно политические журналисты, репортеры, обозреватели. Почти всех нас накрыла бетонная плита единомыслия и единоначалия, присыпанная по верху ярким конфетти гламура. Но профессия не исчезает в никуда, это мы отступаем, сдаемся и рискуем утратить основные профессиональные навыки. Я начал много заниматься с молодыми журналистами, вести тренинги, читать лекции. Помогая молодым коллегам разобраться, в чем суть и секреты нашего дела, я, на самом деле, искал ответы на собственные вопросы и сомнения. Результатом таких поисков и размышлений стала эта книга, которую назвать учебником или учебным пособием для телевизионных репортеров у меня просто не хватает наглости. Книга состоит из двух частей: моих собственных выводов, наблюдений и советов о том, как делать телевизионные новости, публицистические программы, специальные репортажи, и интервью со звездами российского телевидения. 26 безусловных профессионалов рассказали не столько о своей жизни, сколько старались поделиться своим профессиональным опытом. Уверен, что все вместе это поможет молодым журналистам найти собственный путь и добраться до вершин славы, профессионального успеха и ощущения счастья от блестяще сделанной работы.
Миссия журналиста: для чего мы работаем?

Телевидение - это творчество или ремесло? В чем секрет успеха - в вашем сугубо личном таланте или в знании секретных кодов профессии? Эти вопросы мучают всех, кто пришел работать на TV. В первую очередь мы говорим об информационном и публицистическом вещании, песни и пляски, также как художественное кино и телесериалы, - это другой мир, который находится за рамками данной книги. Возможно ли, не имея ярко выраженного телевизионного таланта, стать знаменитым репортером, и почему хорошие репортеры редко становятся хорошими ведущими? Что делать тем, кто всегда находится за кадром - каким образом этим людям удается ощутить радость от профессии? Ответить на эти вопросы можно, лишь уловив глубинные, фундаментальные основы нашей профессиональной деятельности. И для начала следует понимать, почему вы в принципе решили стать журналистом.

Почти каждый месяц я читаю лекции и занимаюсь с молодыми журналистами. Моя любимая лекция - первая: она о смысле нашей работы. Если есть возможность, я всегда начинаю свой курс с разговора о миссии в журналистской профессии. И мне не кажется эта тема очень уж абстрактной и далекой от реальной жизни.

Я пришел в журналистику из коммерческого банка, утомившись считать чужие деньги и ждать очередной квартальной премии или повышения по службе. Я никогда не учился на факультете журналистики, профессиональные законы познавал на практике, наблюдая и анализируя работу конкурентов и коллег. Вопросы «Зачем мы приходим в журналистику?», «В чем миссия этой профессии?» -- не кажутся мне праздными или формальными. И я не признаю ответов типа - развлекать и информировать. Развлекать?.. Так идите в цирк. Информировать?.. Читай объявления в метро. Это слишком простой подход, который не позволит добраться до вершины, не поможет устоять перед соблазнами и под ударами кризисов и недоброжелателей.

Каждый человек, задумываясь о будущей профессии, пытается осмыслить и понять несколько аспектов: о чем он мечтает, как реализовать свои мечты, и хватит ли ему сил, чтобы пройти намеченный путь? Чем раньше мы честно ответим себе на эти вопросы, тем больше шансов сделать успешную карьеру и не разочароваться на середине пути. Самый худший вариант - это ходить на работу, как на каторгу, скрепя зубами, отрабатывать часы, дни, годы до пенсии. В то же время я уверен, что каждый из нас рано или поздно оказывается в ситуации, когда возникают сомнения в правильности выбора профессии. Мы теряем мотивацию, наши юношеские романтические иллюзии и ожидания рассеиваются, остаются только усталость и раздражение. Выводы, о которых я пишу ниже, это результат моего личного опыта. Возможно, у вас все сложится несколько иначе. Более того, в разное время, на разных этапах собственной жизни мы по-разному отвечаем на одни и те же вопросы и профессиональные вызовы. Но задуматься о том, зачем мы пришли в журналистику, необходимо в самом начале.

В школе я готовился стать дипломатом. В отгороженном «железным занавесом» Советском Союзе дипломатическая работа считалась даже более престижной, чем партийная карьера, потому что она открывала двери в недоступный мир. Но поступил я на исторический факультет Белорусского государственного университета, потому что историю любил и историей увлекался. Отучился на истфаке три года, когда неожиданно в Минске открылся факультет международных экономических отношений. Это произошло в 1991 году. Советский Союз разваливался, мир стремительно открывался, рыночная экономика вскружила голову, и я решил, что история - взгляд в прошлое, а надо смотреть в будущее. Я оставил старые увлечения, поступил на новый факультет (сразу на второй курс) и через три года стал дипломированным специалистом по международным финансам. Моя дипломная работа была посвящена теме оффшорного бизнеса и тому, как при помощи «налогового рая» прятать деньги от государства. Революционная по тем временам тема!

На курсе нас было всего 25 человек, банки и крупные фирмы расхватали всех еще во время учебы. Моя оффшорная специализация была очень востребована, но я проработал в банке ровно два месяца, а потом ушел на телевидение. Все мои друзья считали, что я сошел с ума: в начале 90-х годов отказаться от карьеры банкира мог, по их мнению, только умалишенный. Никто не мог понять, что заставило меня сменить профессию. Да, честно говоря, я и сам об этом думаю до сих пор. Но о сделанном не жалею.

На телевидении я оказался случайно. Тогда на Белорусском телевидении решили делать экономическую программу, однако никто из журналистов и ведущих не понимал, что вообще происходит с экономикой: курсы валют казались высшей математикой, рыночные термины - китайской грамотой. Меня сначала пригласили консультировать журналистов, править их тексты, но очень быстро я стал комментировать основные события. Представляю, как это выглядело со стороны: двадцатитрехлетний аналитик в окружении седовласых советских хозяйственников... Но в этом и был фокус: деятели советского прошлого ничего не понимали в новой экономике, а молодые экономисты активно занимались бизнесом, телевидение для них не представляло никакой ценности. Я сделал свой выбор и угадал. Через полгода после прихода на телевидение, я уже сидел в кадре и вел собственную программу.

Журналистика - удивительное пространство для самореализации. Схематически я изображаю журналистику в виде пирамиды, в основании которой трудятся тысячи редакторов, продюсеров, репортеров и операторов, а на вершине - звезды: телевизионные ведущие и главные редакторы. Каждый может найти себе место в рамках этой гигантской структуры. Телевидение - это командная работа, когда «звезда» может перечеркнуть труд десятков людей, и где без команды сложно - если вообще возможно -- стать «звездой». Человеческий фактор в журналистике, как и в любой иной творческой профессии, определяющий. Оглянитесь, посмотрите внимательно на своих коллег. Подумайте, что заставило их заняться этим часто неблагодарным трудом. Сравните их мотивы с вашими собственными.

За несколько лет наблюдений я выделил четыре основных мотива, по которым люди приходят в журналистику. Перечислю их по мере нарастания значимости.

Первый мотив - обыденность, когда на профессию смотрят как на осознанную необходимость: следует чистить зубы по утрам, мыть руки перед едой, посадить дерево, построить дом, родить сына и где-нибудь работать, потому что без работы не на что жить. Наверное, большая часть людей выбирает профессию, проходя путь наименьшего сопротивления. Ваши родители считали, что работа в газете или на телевидении - идеальное для вас место. Они убеждали вас, что учителям в школе платят копейки, в медицинский институт не пройти, поскольку высоченный конкурс, заниматься бизнесом в России небезопасно... Кто-то подсказал им, что вас следует направить на факультет журналистики, потому что у журналистов неплохие доходы, интересная работа, и до недавнего времени они вообще были уважаемыми людьми. Все так. Но люди, которые приходят на телевидение от безысходности, больших высот в карьере достигают крайне редко. Зато они ровно и спокойно работают, крепко спят.

Второй мотив - это тщеславие. Вы уверены, что телевидение - самый короткий путь к славе, пропуск в мир избранных. Рассказывая о знаменитостях, вы сами чуть-чуть становитесь знаменитым, на вас падает отблеск их славы. Кого-то мама уверяла, что телевизионная журналистка легко поможет устроить личную жизнь и встретить видного жениха-олигарха. Кто-то сам додумался, что можно недолго побыть репортером, а потом сесть в кресло ведущего, и поскольку в нашей действительности почти каждый ведущий приравнен к звездам шоу-бизнеса, то жизнь удалась. Мы жаждем славы, мы уверены, что наши программы будут смотреть миллионы, а из потока репортажей программы «Время» именно наш сюжет зрители выделят как самый интересный и запоминающийся. Однако примерно через 10 лет напряженного труда люди вдруг понимают, что счастье всегда было очень близко, но в последний момент ускользало: богатство не нажито, олигархи делали только непристойные предложения, а популярность закончилась вместе с вашим временем в эфире. Разочарование и депрессия - это расплата за тщеславие. И тогда в лучшем случае вам придется переквалифицироваться в депутата или пресс-секретаря.

Третий мотив - любознательность. Когда я спросил у Валерия Панюшкина, обозревателя газет «КоммерсантЪ», «Ведомости» и журнала «Новое время», почему он пришел в журналистику, он ответил: «Я просто люблю рассказывать истории». Это - точное попадание в цель. Вам нравится рассматривать мир, изучать его. Вам хочется побольше узнать тайных и скрытых механизмов управления обществом и государством. Вас захватывают людские судьбы и истории, и вам не терпится пересказать эти истории кому-нибудь еще. Значит, вы пришли по нужному адресу, журналистика - это ваше дело. Любопытство - это сильный мотив и основа для успешной карьеры журналиста. Правда, сам Валера Панюшкин стал уже больше писателем, чем репортером. Он написал две интересные книги: о Михаиле Ходорковском и о «Газпроме». Я удостоился чести быть два раза упомянутым в его книге «Газпром. Новое русское оружие». Но один эпизод Валера полностью переврал: перепутал время, обстоятельства, приписал мне участие в заговоре против «Газпрома» и прочие жуткие грехи. Он сделал это не со зла, просто, как писатель, он сначала придумывает схему - красивую и убедительную, а потом втискивает в нее реальных людей и подгоняет под схему факты. Его любознательность переросла в художественное творчество. Он слабоватый репортер, но прекрасный рассказчик, Валера - порядочный человек, но при этом - бессовестный фантазер в своих статьях и книгах, как и подобает великому писателю.

В общем, только любопытства для победы тоже недостаточно. Следует добавить миссианство как высший мотив. Это когда вы понимаете и четко знаете, чем ваше дело, ваша профессия отличается от других занятий. Вы можете сформулировать, в чем состоит идея фикс и следовать этой идее, несмотря на трудности, соблазны свернуть с выбранного пути и эмоциональную усталость. Миссия есть в каждой профессии. Миллионы учителей каждый день ходят на работу и учат наших детей чему-нибудь и как-нибудь. Они получают за свой тяжелый труд сущие копейки, но они не уходят из школы, не бегут торговать на рынок. И ведь не из-за собственной некчемности, и не от того, что некуда больше податься, они остаются в школе. Не могут в школах работать миллионы идиотов, это просто исключено! Миссия учителя помогает им в день зарплаты пережить чувство несправедливости.
Так же и на телевидении: все, кто стоит на вершине в телевизионном бизнесе, ощущают себя миссионерами и понимают, в чем заключается сверхзадача.

Задумайтесь, какой из перечисленных выше мотивов повлиял на ваш выбор. Не совершили ли вы ошибку, придя на телевидение и став репортером новостей? Может быть, еще не поздно все исправить? Проигнорировав эти вопросы сейчас, вы рискуете через 10 или 20 лет пережить горькое разочарование. Знайте: обыденное отношение к профессии не позволит вам достичь вершины, тщеславие как основа не сделает вас счастливым, любознательность - прекрасная почва для комфортного и успешного долголетия в журналистике, но без миссионерства вы никогда не станете лидером в профессии.
Так в чем же заключена миссия журналиста? Для чего мы нужны?

Я ненавижу рассуждения о том, что журналистика - это вторая древнейшая профессия с намеком на то, что первой древнейшей была проституция. Меня просто бесят подобные «остроты». Обычно их позволяют себе люди, которые хотят что-то скрыть от общественности и, компрометируя журналистов, оправдывают собственную подлость, трусость или вранье. Конечно, журналистика в каком-то смысле - древнейшая профессия, поскольку уже первые люди стремились передать информацию другим, но никакой связи с продажностью здесь нет.

С другой стороны, я не разделяю разговоры своих коллег о том, что журналисты влияют на общественные настроения настолько, что способны менять ход истории. Я считаю, что следует быть скромнее: логика исторического развития не зависит от того, как мы ее описываем и пересказываем людям. В большинстве случаем мы просто следуем за событиями, едва успевая понять, что же происходит на самом деле. Мы - отражение исторического процесса, а не его авторы.

Леонид Млечин, ведущий канала ТВЦ

Для меня журналистика - это миссия. Я даже спорил по этому поводу с Познером несколько раз, который всегда говорит, что журналистика - обслуживающая отрасль. Я понимаю, что он имеет в виду, но все-таки считаю, что журналистика - это миссия, если, конечно, ты относишься к этому всерьез. Ты можешь реально помочь людям. Иногда ты вообще единственный, кто может это сделать.

Мы всегда должны разделять роль журналистики как таковой в общественном развитии и нашу личную роль в самой журналистике. Персональная смелость, честность и ответственность - необходимые качества журналиста. Но именно общественное значение нашей профессии, ее статус часто делают нас смелыми и ответственными. Есть вы со всеми достоинствами и недостатками, привычками и капризами, а есть ваш образ, который видят читатели и зрители. По жизни я довольно миролюбивый и ленивый человек, спокойный и дружелюбный, на экране - скандальный журналист, борец за правду, военный корреспондент, враг белорусского президента Лукашенко. На этом разрыве и возникает профессия: в жизни ты ленишься лишний раз подняться с дивана, а в профессии сунешься в самые горячие точки, берешься за наиболее проблемные темы.

Я выделяю несколько аспектов, определяющих значение журналистики.

1. Политический аспект. Свобода слова - обязательное условие успешного и устойчивого общества. Экономического богатства для полноценного существования и развития государства недостаточно. Пример - Южная Корея. Этой страной долго правили военные диктаторы. Южная Корея жила в условиях военной угрозы с севера, и потому отсутствие демократии и свободы слова генералы объясняли необходимостью жить по законам армии. Но постепенно Южная Корея достигла такого экономического уровня, что диктатура превратилась в тормоз развития. В результате генералов посадили в тюрьму, в стране появились несколько партий, а новости вы можете узнать из множества газет и телеканалов. Государственная система восстановила баланс и продолжает развиваться.

Журналисты - это элемент общественного контроля над властью. Я считаю, что не только свободная, а даже «отвязанная» пресса - спасение для такой страны как Россия. В огромной, коррумпированной и страшно бюрократизированной стране только свободная пресса может быть сдерживающим фактором и давать представление о более-менее реальной ситуации в государстве, поскольку чиновники всегда искажают действительность в своих докладах и публичных отчетах.

Николай Сванидзе, ведущий РТР

Миссианское отношение к себе, своей профессии, своему цеху, к своей стране - оно вредно. Нет у меня никакой миссии, нет никакой миссии ни у журналистов, ни у чекистов.

2. Общественный, коммуникативный аспект. Медиа - это пространство для альтернативных политических и общественных идей. Оппозиционных партий нет в парламенте, и нет уверенности, что проекты партии «Единая Россия» - правильные. Подвергнуть их экспертизе и провести общественную дискуссию можно только с помощью медиа. Мы помогаем разным политическим, культурным, профессиональным группам вступать в контакт друг с другом непосредственно в пространстве ток-шоу или опосредованно - через наши репортажи и фильмы. Мы мобилизуем людей на общее дело и являемся посредниками при выработке общественного договора по тем или иным вопросам.

И, наконец, третья составляющая нашей миссии - информационная. Каждое утро люди просыпаются и включают телевизор, чтобы понять, что их ждет сегодня и как им действовать. Мы решаем, как нам одеваться, каким маршрутом добираться до работы и следует ли вообще сегодня выходить из дома, исходя из того, что услышим по радио или телевидению. Наконец, мы принимаем принципиальные решения о своем будущем, основываясь на сообщениях журналистов. Даже тот, кто принципиально не смотрит телевизор и не читает газет, получает информацию от соседей и друзей, которые в свою очередь посмотрели телевизор или послушали радио. Поэтому так опасны пропагандисты в эфире. Если журналист врет или приукрашивает действительность, он таким образом подставляет своих зрителей. Например, в августе 2008 года на российском фондовом рынке произошел обвал котировок. Однако журналисты центральных телеканалов продолжали вселять в граждан оптимизм, рассказывая о кризисе в Америке и о «тихой гавани» в России. Поверив журналистам, кто-то потерял большие деньги, приняв ошибочное решение на основе неправдивой информации.

Считается, что журналисты-практики не задумываются над всем вышесказанным, что все это -- удел теоретиков от журналистики. Это неправильно, поскольку четкое понимание нашей миссии придает нам силы и делает нашу работу осмысленной и результативной. Не стоит, конечно, на каждом углу декларировать вашу особую миссию и хватать прохожих за рукав, обращая внимание на то, какой вы особый. Достаточно того, что вы точно понимаете, чем занимаетесь и для чего. Поверьте, люди почувствуют, что имеют дело с серьезным человеком, которого не стоит, походя, обижать сравнением журналистики с проституцией.

Тутта Ларсен, ведущая канала MTV и канала «Звезда»

Когда мы начинали MTV, чувствовали себя миссионерами: делали большое дело, открывали мир, пусть музыкальный, пусть попсовый, пусть однобокий, прозападный. Это было честно - показать другую сторону медали, чтобы человек, который на это смотрит, мог выбирать, что ему ближе.
О профессионализме и патриотизме
Это мой первый опыт в написании учебного пособия для журналистов телевидения. Может, когда-нибудь я напишу продолжение, но уже сейчас не терпится высказаться по фундаментальным проблемам нашей профессии. Технические приемы телевизионной журналистики каждый человек рано или поздно освоит, ничего сверхестественного в этом нет. Но без понимания фундаментальных законов профессии, без восприятия определнных принципов работа репортера новостей так и останется набором механических действий. Кроме того, повышается вероятность вашего превращения в пропагандиста или в журналиста, которым легко манипулируют различные политические или финансовые группировки.

Жизнь становится все более разнообразной и сложной, а наше телевидение - плоским и предсказуемым. Оно, конечно, яркое, смешное иногда кроваво-страшное, постепенно догоняющее западное TV и даже опережающее его как по уровню страстей на одну эфирную минуту, так и технологически. Но общее впечатление настораживает: это типичный безбрежный праздник новых русских под звуки оплаченной западной звезды. Зеркало все чаще становится кривым: реальная жизнь и телевидение в России пересекаются далеко не всегда.

В чем основные проблемы? С одной стороны, жесточайшая коммерциализация, с другой - чрезмерное присутствие на экране государства. Много крови и мало смысла, много пропаганды и практически полностью отсутствует объективная информация.

Летом 2008 года Россия разгромила Грузию в короткой августовской войне. Война получилась довольно странной, потому что победитель не слишком радуется своей победе и постоянно оправдывается, а побежденный ведет себя довольно воинственно. Но в этой запутанной истории есть еще один важный аспект - это работа журналистов. Последний конфликт на Кавказе выявил, что в российском журналистском сообществе, похоже, серьезно размылись профессиональные принципы и многие журналисты уже вообще не видят границ между информацией и пропагандой.

Начало российско-грузинской войны застало меня в одной из арабских стран. Причем я был в таком месте, где кроме арабских каналов ничего больше не транслировали. Каким-то чудом телевизор принимал еще российский телеканала «Вести-24», наверное, для специалистов из России. В течение трех дней я сутками пялился в экран, тщетно стараясь понять, что же происходит в зоне конфликта. Я бывал в Грузии много раз, делал документальный фильм о войне в Южной Осетии и хорошо знаю, что такое город Цхинвали и его окрестности, но даже меня сообщения коллег ставили в затруднительное положение. Понять, где идут бои, какова общая обстановка, каков масштаб разрушений и реальное количество жертв, было категорически невозможно. Зато каждые пять минут крутили устрашающие ролики и повторяли кодовую фразу: «Геноцид осетин в Южной Осетии».

Через неделю я уже был в Грузии. Активная фаза войны только что завершилась, российские десантники постепенно отходили с завоеванных позиций, по грузинскому телевидению постоянно показывали плачущих женщин и детей, разрушенные дома, погибших солдат. Все было так же, как и на российском телеканале, только на этот раз дикторский голос говорил о геноциде грузин в зоне конфликта. Российскую армию называли исключительно «оккупационными войсками и агрессорами», даже не зная грузинского языка, вы легко понимали смысл показанных репортажей. Зрителям демонстрировали, как десантники грабят грузинские военные базы и вывозят хозяйственное имущество. В своих комментариях грузинские журналисты были беспощадны по отношению к России, но упрекнуть их за кадры, как солдаты продают оружие или меняют его на наркотики, трудно. Другое дело, когда грузинские каналы корректировали перевод, например, с английского языка и подгоняли ответы под выгодный для них ракурс. Но оставим это на совести грузинских коллег: они -- представители проигравшей стороны, они обижены и уязвлены, меня больше беспокоят наши товарищи.

По государственным телеканалам России демонстрировали фрагмент программы американского телеканала. На этом фрагменте в изложении российских журналистов американский журналист якобы мешает осетинской девочке и ее тете рассказать правду о войне и не дает критиковать грузинского президента Саакашвили. Чтобы усилить возмущение зрителей поведением американца, на запись наложили звук, словно ведущий натужно кашляет и пытается таким образом заглушить слова осетин. Стоит ли говорить о том, что этот кашель оказался фальшивкой, проявлением неуемного рвения какого-то редактора. Кому надо это дурное рвение? Кроме позора, российскому телевидению оно ничего не дало.

Много раз я замечал, как перевод с грузинского на русский накладывали утрированно противным голосом, цититы Саакашвили и других грузинских официальных лиц сознательно делали карикатурными. Это тоже не имеет отношения к информации, это - пропаганда.

Конечно, война накладывает на работу журналистов серьезные ограничения. В той же Грузии ввели военное положение, что автоматически предусматривает введение цензуры в СМИ. Допуск журналистов в зону боевых действий всегда регулируется военными. Так было в Ираке, в Чечне, в Южной Осетии. В этом есть смысл и понятная всем логика. Но надо ли самим журналистам превращаться в оружие войны, пусть даже информационной? Во время вторжения в Ирак американское командование включило журналистов в конкретные роты и батальоны, чтобы они шли вместе с армией, чувствовали рядом солдат, жили их жизнью и тем самым подсознательно испытывали к ним некоторое сочувствие. На первом этапе это сработало, но постепенно военная эйфория прошла и наступило отрезвление. Теперь войну в Ираке в Америке критикуют почти все.

Есть известный тест, который любит пересказывать Владимир Познер. Он спрашивает у журналистов, как бы они поступили, увидев случайно на столе министра обороны приказ о начале войны с ближайшим соседом. Этот тест придумал один знаменитый американский телеведущий, и он всегда вызывает бурную дискуссию. Первая реакция однозначная: мы как патриоты должны смолчать. Через какое-то время после обсуждения эта позиция для большинства журналистов не кажется безупречной.

Я, например, этот вопрос задавал армянским журналистам. Ответ был парадоксальным: «Если это будет приказ об армянской атаке, то следует все держать в секрете, если же это будет приказ о вероятном нападении на Армению азербайджанских войск, то надо обязательно рассказать все людям». Журналисты вольно или невольно берут на себя чужие функции и чужую ответственность. Не нам решать, как следует поступать в ходе боев, но мы должны рассказать правду об этих боях и тем самым помочь многим людям принять правильное решение и, может быть, спасти их семьи. Например, три дня российские телеканалы передавали в эфир, что российская армия уже вошла в Цхинвали и отогнала грузинские войска, а тем временем город оставался под контролем грузин. Спецкор журнала «Новое время» (или «The new times») описал, как рыдала из-за этого от страха и обиды корреспондент Первого канала Ольга Кирий. Она-то передавала оптимистические репортажи, а в это время вокруг базы российских миротворцев рвались снаряды и гибли люди. Сколько человек погибло, решив двинуться в Цхинвали, «уже освобожденный от грузинских агрессоров»? Почему попала в засаду колонна с командующим 58-й армии? Потому что часто даже генералы принимают решение на основе сообщений журналистов. Например, по телевизору говорили о нескольких тысяч погибших. Цифра в две тысячи, полторы тысячи кочевала из выпуска в выпуск. Постепенно это стали повторять высокопоставленные российские чиновники. Оказалось, что погибших в разы меньше.

Конечно, российские журналисты занимали сторону российской армии. Это естественно и понятно. Но стоило ли закрывать глаза на те ситуации, когда солдаты совершали преступления и, например, занимались грабежами. Мы уже привыкли к таким историям и во время чеченских кампаний насмотрелись на многое. Но это будет продолжаться до тех пор, пока мы стыдливо или сознательно закрываем на все глаза, оправдывая благородные цели любыми средствами. А ведь завтра этот солдат вернется домой, в российскую глубинку. Если у него не сложится жизнь на гражданке, то вероятность того, что он начнет решать свои проблемы так же, как он делал это во время войны на Кавказе, очень велика.

Почему американские журналисты раздули скандал вокруг издевательств американских солдат в иракской тюрьме Абу-Грейв? Не только потому, что они не любят президента Буша. Об этом надо говорить, иначе завтра все может повториться уже в мирное время и у вас дома. Недавно в подмосковном городке Сергиев-Посад к длительным срокам тюремного заключения приговорили несколько милицейских начальников. Их посадили не за взятки или воровство. Их наказали за то, что из-за их халатности и пьянства в далеком 2003-м году в Чечне погиб отряд ОМОНа из Сергиев-Посада. Тогда, сразу после трагедии, разбираться не стали, просто наградили погибших орденами и медалями, светлая им память. Но постепенно выяснились жуткие подробности того, как и почему погибли ребята. Спустя пять лет, виновных наказали. Надеюсь, что наказали именно реальных виновников трагедии. Это надо не мертвым, это надо живым, тем, кто завтра может оказаться в такой же ситуации.

Да, во время тотальной и всенародной - монгольское нашествие, наступление Наполеона, нападение фашистской Германии - все встают на борьбу с врагом единым фронтом. Журналисты восхваляют родную армию и высмеивают или разоблачают врага. Но в зоне локальных конфликтов, когда для большинства даже непонятно, где находится эта самая Южная Осетия, кто там прав и кто виноват, и не ясны последствия, не стоит бежать впереди паровоза. Конечно, можно легко создать картинку для внутреннего пользования, но поможет ли это нам решить проблемы с остальным миром, если в зоне конфликта работают десятки иностранных журналистов. Сегодня не может быть две правды: для внутреннего потребления, и для внешнего рынка.

Я решил написать об этом, прекрасно понимая, какой гнев вызову у коллег, охваченных патриотическим экстазом. Для того, чтобы отмести идиотские упреки, сообщаю, что накануне войны я издал первый в России путеводитель по Абхазии, которую очень люблю и в которой часто бываю. Я очень заинтересован в том, чтобы Абхазия стала настоящим и популярным курортом, но я призываю всех смотреть на ситуацию трезво и честно.

Это не только наша проблема. Хрестомайтиный пример из американской истории о цинизме политиков и ответственности журналистов. В 1961 году американская влиятельная газета «The New-York Times» узнала о том, что ЦРУ планирует тайную операцию на Кубе против режима Фиделя Кастро. Газета знала все подробности предполагаемой высадки десанта из кубинских эмигрантов, но президент США Джон Кеннеди позвонил издателю и попросил не публиковать статью, которая однозначно тянула на сенсацию. Президент мотивировал это интересами национальной безопасности, и издатель отнесся к просьбе с пониманием. Но американский десант был разгромлен в заливе Свиней, международный скандал серьезно подорвал имидж Соединенных Штатов, погибло много людей, Советский Союз использовал эту операцию для установления тесных военных связей с Кастро, а Америка на долгие годы потеряла влияние на Кубу. В конечном итоге тот же президент Кеннеди обвинил газету в том, что она не опубликовала статью, проявила малодушие и чрезмерную сдержанность. Мол, если бы журналисты все обнародовали, то операции могло бы и не быть, тогда и люди остались бы живы, и имидж США не пострадал.

Это прекрасный пример цинизма политиков!

Политики всегда и во всех странах пытаются использовать СМИ в своих узкокорыстных целях, даже когда подводят под это мощную идеологическую подоплеку. Но секрет в том, что цели и союзники у политиков постоянно меняются, поэтому подстроиться под них и одновременно сохранить объективность невозможно.

В разгар второй чеченской войны в Моздок, в штаб федеральной группировки войск приехал Владимир Путин. Поздно вечером в столовой собрали генералов, чиновников и журналистов на дружеский ужин. Владимир Путин говорил тост за доблестных генералов и армию, генералы предлагали выпить за мужественного руководителя России и крепнущую российскую власть. Потом опять Владимир Владимирович что-то говорил об армии и ее полководцах. В конце концов я не выдержал и предложил вспомнить еще и о народе, о том, что всех нас объединяет, ведь нам не нужна просто победа или победа любой ценой, мы ведь все жаждем этой победы, чтобы сделать и добиться чего-то большего - благополучной и спокойной жизни для людей. Это же наша общая страна. В противном случае, если не следить за всеми этими генералами и политиками, не ставить под сомнения их слова и поступки, то они могут нас завести в такие дебри, выбираться из которых придется дорогой ценой.

Удачи вам!
Владимир Познер

Терпеливый патриарх российского телевидения

Родился 1 апреля 1934 в Париже. Отец, Владимир Познер, писатель, член писательской группы "Серапионовы братья", покинул Россию в 20-е годы, жил во Франции. Мать - француженка. Окончил школу в Нью-Йорке. В 1953 семья Владимира Познера переехала на постоянное место жительство в СССР. В 1958 окончил биолого-почвенный факультет МГУ (кафедра физиологии человека). Работал литературным секретарем Самуила Маршака, в 1961 - 70 - старшим редактором в АПН, в журналах "Soviet Life", "Спутник" (ответственный секретарь), с 1970 - комментатором в Главной редакции радиовещания на США и Великобританию Всесоюзного радио, в программе "Голос Москвы". В 1982 был ведущим первого телемоста "Москва - Лос-Анджелес" на I канале. В 1986 вместе с американским телеведущим Филом Донахью был ведущим первых постоянных телемостов между СССР и США. Несколько лет в Америке вел вместе с Филом Донахью программу "Познер и Донахью". С августа 1994 вел совместную российско-американскую публицистическую телепрограмму "Если..." и ток-шоу "Мы". До 2008 года вел на Первом каннеле программу «Времена». До осени 2008 года был президентом Российской телевизионной академии. Награжден орденом Дружбы Народов (1994) и орденом Почета (1999). Лауреат двух американских премий "Эмми" за телевизионное мастерство. Автор книг "Прощание с иллюзиями" (1990) и "Очевидец" (1991). Одним из основных своих качестве считает терпение.
- Многие считают, что для успеха на ТВ достаточно таланта и что невозможно ничего добиться без таланта. Вы как относитесь к подобным утверждениям?
- Это заблуждение характерно для многих, но на самом деле это очень серьезное заблуждение. Совсем без таланта добиться успеха сложно. Однако наличие таланта и отсутствие кропотливой работы позволит достичь кратковременного успеха.
Я не очень люблю говорить о своих коллегах, но иногда делаю это ради наглядности. Дмитрий Дибров - это, несомненно, талантливый человек, но у меня всегда складывалось впечатление, что он не работает. Ну и что? В результате Дима Дибров ничего по-настоящему на ТВ не добился.

- Но он же звезда. Чего может добиться человек, если он уже звезда?
- Это только кажется, что он звезда. Кое-кто помнит его фамилию, но на экране его нет.
С другой стороны, я могу вспомнить людей, у которых нет очевидного телевизионного таланта, но есть определенные способности. И за счет упорной, тяжелой работы они стали настоящими звездами. К ним относится, на мой взгляд, Татьяна Миткова, которая была антителевизионной, боялась камеры, не знала, что делать. Но стала, на мой взгляд, лучшей ведущей российского ТВ.
Или Евгений Киселев, который по манере говорить, по замедленности, по тому, как вы слышите скрип колес в его голове, как у него тяжело рождается мысль, казалось бы, совсем не подходит для работы в прямом эфире. Но за счет колоссального желания и упорства он тоже стал несомненным явлением на ТВ.
Ну и, наконец, счастливое сочетание таланта и упорной работы - Леня Парфенов. Необыкновенно талантливый человек. И так, как он работал, как готовил свои программы, редко кто способен.
Гениальность предполагает колоссальную работу, потому что гений весь на это заточен, он только этим и занимается в отличие от просто талантливого человека. Ведь можно быть талантливым во многих областях, но если не работать, вы не добьетесь никакого значительного результата.

- Вы очень поздно начали телевизионную карьеру…
- Я появился на советском ТВ, всерьез если говорить, лишь в 1986 году, когда мне исполнилось 52 года. Для многих это уже время, когда следует подумывать о вечном.
Меня не пускали на экран по политическим причинам. Однажды я ехал в лифте с Энвером Назимовичем Мамедовым, первым заместителем председателя Гостелерадио, человеком чрезвычайно умным и блистательным. Я у него спросил: «Ну, что же вы меня так не пускаете на экран?». Он, посмотрев на меня своим острым, колючим взглядом, сказал: «Нам звезды не нужны». В советское время это было совершенно понятно, потому что звездой трудно управлять, все-таки это люди несколько необычные.
Если есть у меня какие-то качества, то среди них, конечно, терпение. Я умею терпеть, я умею долго терпеть. Я был невыездным десятки лет, но я терпел, я не предпринимал каких-то шагов отчаяния и терпел, терпел. И все-таки дотерпелся. Но я вам хочу сказать без ложной скромности, что вкалывал я всегда по первое число.
Я работал в Агентстве печати «Новости», ответственным секретарем журнала «Америка», который мы издавали здесь в ответ на журналы «Совьет лайф» в США. Потом я был ответственным секретарем журнала «Спутник» - это дайджест советской прессы. После этого перешел на радио, на «Иновещание», в главную редакцию вещания на США и Англию. И кстати, никогда не знал, что у меня есть какие-то способности в области телевидения. Знал, что умею общаться, умею разговаривать, слышу то, о чем говорит мой собеседник, и умею слушать. Но все-таки ТВ имеет свои особые требования. Самым главным требованием на ТВ, по крайней мере, для того человека, который выступает на экране, является способность «пробить» экран и оказаться рядом с каждым отдельным вашим зрителем. Важно так держаться на экране, чтобы каждый зритель думал, что вы разговариваете именно с ним.

- Но за годы работы на ТВ вы расшифровали секрет этого свойства - пробивать экран?
- Это все равно как (Боже упаси, чтобы читалось как сравнение) Леонардо да Винчи расскажет вам секрет его живописи. Даже если он вам все расскажет, вы не сумеете это сделать.
Но я рассказываю: «Надо представить себе, что ты разговариваешь с одним отдельно взятым человеком, не с аудиторией, не с тремя или пятью собеседниками, а только с одним. Представьте, что это один ваш добрый знакомый, вы сидите на кухне и с ним говорите. Попробуйте так сделать. И попробуйте разговаривать так, как вы говорите обычно, с теми же интонациями. Будьте как можно более естественным»...
И что? Я очень сомневаюсь, что в результате обычный человек справится с этим заданием. Не получится. Это и есть свойство таланта. Безусловно, главный талант экранного человека - умение пробивать экран, который разделяет зрителя и журналиста.

- Большую часть журналистской жизни вы провели на радио. Между радио- и тележурналистикой отличия велики?
- Я обожаю радио. Радио требует от тебя умения говорить так, чтобы тебя поняли и запомнили. К печатному слову всегда можно вернуться - отложить газету, попить кофе и перечитать статью вновь. На ТВ есть возможность выражением лица, жестикуляцией, картинкой помочь выразить мысль или создать настроение. (Картинка все-таки сильно действует, это дополнительный ресурс). Радио - это только голос. Важно уметь пользоваться голосом, уметь пользоваться паузой, но главным образом - уметь говорить. Я считаю, что из всех видов средств массовой информации радио - самый требовательный, самый трудный.

- У вас было ощущение и сохранилось ли оно: ощущение миссии в профессии?
- Миссия - это много, но все-таки я должен ответить утвердительно на этот вопрос. Мне кажется, что в какой-то степени могу помочь людям понять, что происходит вокруг, в каком они находятся положении, как им следует отнестись к тем или иным представителям власти и тем или иным событиям.
Я могу хоть в какой-то степени заставить их думать, задуматься, пробить равнодушие и цинизм. «Миссия» - это очень уж громкое слово, но все-таки я вижу некоторый смысл в этой деятельности.

- Как вам удавалось в советские времена найти ту интонацию или такую подачу материала, чтобы зацепить американского слушателя? Вы когда-то рассказывали, что несколько программ провели от имени своей тещи… Кто вам подсказал этот ход?
- Я сам придумал. Может быть, в этом и выражается мой талант. Я рассказывал о Советском Союзе. В частности, была проблема пожилых людей. Ну, какие есть способы рассказать об этом? Можно взять статистику и вещать, как замечательно в среднем зарабатывают пенсионеры, или что они получают от государства бесплатно. Но это дико скучно. И я подумал: а не взять ли историю тещи. Теща во всем мире вызывает улыбку, теща есть теща, и в Америке, и везде. Но если рассказывать о ней, как бы от нее и через нее раскрыть проблему пожилых... Моя теща прожила необыкновенно тяжелую жизнь. Еврейка, рожденная в еврейском местечке на Украине, учившаяся по 5-процентной норме, она была круглой отличницей. Настолько бедная, что они с сестрой ходили в школу через день, потому что у них были одни галоши на двоих и одно пальто на двоих. Потом - революция, она пошла учиться на врача, что в то время для еврейской семьи было неслыханным. Вышла замуж за русского, оказалась в семье, которая не хотела никаких евреев, и мать этого русского выкрала у сына паспорт, чтобы он не мог жениться. Но все-таки все получилось. А в 1937-м он погиб. Мы не знаем никаких подробностей, но говорят, он заболел, не было пенициллина... И дальше начинается жизнь еврейской женщины в советских обстоятельствах, на двух работах, которая пытается как-то свести концы с концами... Потом начинаются мои с ней отношения, - с этой тещей, маленькой, порой очень противной, деспотичной и всего боящейся...
Это настолько по-человечески понятно, что мне даже не надо было говорить: «А вот такая у нас старость...». Вместе с тем это была абсолютная правда, совершеннейшая правда. Удивительным образом мне удалось добиться доверия у американских слушателей.

- У вас интересная работа, но не каждый же день попадается интересная тема. Как вы заставляете себя быть искренним и увлеченным, как мобилизуете себя?
- Главным редактором «Иновещания» был Гелий Алексеевич Шахов. Это был совершенно необычный человек, очень яркий, одаренный и способный, совершенно циничный, закончивший МГИМО и, видимо, рано понявший, что происходит в Советском Союзе. Ко мне он отнесся особо тепло и поручил неслыханную вещь, а именно: ежедневные комментарии, три минуты каждый день.
Я мог писать, о чем хочу, три минуты по-английски. Более того, я был освобожден от Главлита, цензоры не читали мои статьи, потому что я писал по-английски, читал только Гелий Алексеевич Шахов. Конечно, когда работаешь таким образом, появляется огромный энтузиазм, голова все время в поиске - о чем бы?
Случайно подслушанный разговор в метро мог стать темой для комментария. Ну, скажем, показывали в это время по ТВ в СССР «Сагу о Форсайтах» - потрясающий британский сериал. Когда он шел, в Москве на улицах было пусто, все кидались к телевизору. Я этому посвятил несколько материалов, говорил о том, что целый город и целая страна настолько увлечена Голсуорси и его романом, что сидит каждый вечер у экрана. Давайте попробуем подумать, о чем это свидетельствует? О том, что им больше не хрена делать, или - что сумели настолько повысить уровень рядового человека, что его интересует жизнь богатых людей…
Темой могла быть мелочь, случайно увиденная сценка на улице, это мог быть результат моего разговора с женой или с учителем моих детей… На самом деле, если вдуматься и если настроиться, то, уверяю вас, найдется неимоверное число тем для ежедневного комментария. Темы просто под ногами валяются, а мы их не замечаем, потому что мыслим глобально.

- Когда вы ведете программу «Времена», вы продумываете свои ходы заранее или все идет, как идет?
- «Идет, как идет» - этого не может быть. Некий скелет ты продумываешь. Ну, и какие-то приемы, конечно, вырабатываются. Скажем, человек говорит, а вы хотите дать понять зрителю, что совершенно не согласны, но вместе с тем не хотите говорить это словами. У каждого человека есть свои способы: можно бровями показать, можно смотреть на него открыв рот… Главное, чтобы по ходу развития сюжета возникали сиюминутные, мгновенные реакции. Это абсолютно необходимо, и это значит, что вы слушаете и слышите, о чем говорит ваш собеседник. Очень важно вовремя вставить что-то, что рассмешит публику и поможет немножко сбить собеседника с толку.

- Вы все время сконцентрированы?
- Да, да. Это как спортивные соревнования. Когда играют большие мастера, вы просто видите предельную концентрацию. Когда-то тренер по теннису учил меня, что на летящий мяч надо смотреть так внимательно, чтобы постараться увидеть рисунок на нем. Конечно, ты не увидишь, но такая концентрация поможет наладить игру. Если ты теряешь концентрацию, то начинаешь проигрывать, как только ты упустил «рисунок», у тебя начинает все рассыпаться в эфире.
Вы отравлены эфиром?
- Я на самом деле просто очень люблю то, что делаю. И просто получаю от этого колоссальный кайф, каждый раз выхожу в эфир, будто на ринг. Перед началом программы у меня в животе, говоря по-английски, «бабочки летают». И я точно знаю, что в тот момент, в тот день, когда это ощущение исчезнет, если я не буду волноваться, если я не буду бояться, что вместо «Добрый вечер, в эфире программа «Времена» и я, Владимир Познер…» я скажу какую-нибудь хреновину: «Добрый вечер, я «Времена»...», тогда надо уходить. Я боюсь этого каждый божий день. Смешно.

- У вас такой огромный опыт. Почему вы не попытались стать ТВ-начальником, не возглавили канал?
- Тут есть несколько причин. Во-первых, мне никто не предлагал. Во-вторых, думаю, что я очень плохой руководитель, потому что не умею делегировать полномочия. Я все делаю сам, должен сам все проконтролировать, я никому не доверяю. В-третьих, мне это скучно ужасно.
Есть замечательные люди, которые умеют руководить, кстати, снимаю перед ними шляпу, это непростое дело. Но я этого не умею.

- У нас считают, что ТВ - это дело даже не молодых, а очень молодых. Почему так происходит, почему у нас люди не задерживаются на экране, не остаются надолго в эфире?
- Все объясняется поворотом телевидения в сторону развлекательности, шоу-бизнеса, который произошел за последние 8 лет. Шоу и развлечения все-таки адресованы молодым. Этот уклон, чрезвычайно серьезный уклон, подразумевает молодого ведущего и молодую аудиторию.
Информационный уклон, политический уклон, которого больше нет, подразумевает все-таки некоторую зрелость, желание понять, сопереживать, не просто сидеть на диване и усваивать, а как раз активно участвовать, хотя бы мозгами. Молодой человек не может вести подобные передачи: у него нет опыта, у него нет убедительности, просто он не дорос.
Если сравнить с американским, с британским, с немецким, с японским, с французским ТВ, то там ведущие совершенно другого возраста. Возраст 45 - 50 лет считается абсолютно прекрасным для такого рода программ. У нас есть некоторое количество программ, которые таким образом выстроены, но поскольку политических программ почти нет, то говорить не о чем.

- Долголетие - не наш метод. На российском телевидении вообще можно по пальцам пересчитать программы, которые выходят в эфир больше 10 лет.
- Например, программа «Времена». Ей 7 лет, и уже кажется, что она выходит невероятно долгий срок. Хотя если взять соответствующие программы в других странах, то им 25, 30 лет.
Я думаю, что это связано с отсутствием, как это ни странно прозвучит, стабильности. Это отражает состояние неустойчивости в обществе, хотя говорят, что у нас все невероятно стабильно и, в частности, на ТВ.

- Теленачальники объясняют приход молодых тем, что профессия не приносит ни славы, ни денег, поэтому, мол, идет естественная ротация, люди уходят туда, где платят больше - в пресс-секретари, в пиар-службы, рекламные агентства и так далее.
- Это неправда. Во-первых, это приносит деньги и очень неплохие. И во-вторых, это приносит славу гораздо больше, чем у пресс-секретаря или еще кого-то. Да, миллионером ты не станешь. Но ты будешь зарабатывать приличные деньги, если ведешь новости в прайм-тайм на 1-м, 2-м каналах или на НТВ.
И это серьезная ошибка - все время выставлять молодых. Люди хотят в телевизоре увидеть лица приятные, даже красивые, но вместе с тем они хотят увидеть личности, которым можно доверять.

- На Первом канале несколько лет программу «Время» вел импозантный молодой человек. Неожиданно он ушел в страховую компанию вице-президентом. Когда я у него спросил: «Ну, зачем ты уходишь? Ты же ведешь главную программу на главном канале…», то одной из причин он назвал то, что после четырех лет работы в эфире его не узнают на улице. Для человека это был большой стресс.
- Он правильно ответил. Я всегда говорю юным профессионалам, которые приезжают учиться в школу журналистики: «Имейте в виду, если вас не узнают - это не ваша профессия». ТВ, как ничто иное, способствует тому, чтобы вас узнали, причем узнали мгновенно. Другое дело, что вы ушли, и вас сразу же забыли, это тоже часть ТВ. Но если вы, проработав на ТВ какое-то время, замечаете, что вас никто не узнает, значит, вам надо искать другую профессию. Значит, вы не та личность, которая пробивается через экран.

- Вы обращаете внимание на такие мелочи, как внешний вид? Насколько это для вас важно?
- Это просто часть нашей профессии. Если ты не обращаешь на эти вещи внимания, то ты вне профессии, ты - не профессионал. Я прекрасно понимаю, что как человек, появляющийся на экране, должен выглядеть соответствующим образом. Я занимаюсь спортом не только потому, что очень люблю это, но понимаю, что должен за собой следить. Я должен высыпаться. Я должен стричься. Желательно, чтобы у меня был хороший цвет лица. Я должен одеваться со вкусом. По крайней мере, к этому стремиться. Все это имеет значение.
Хотите вы того или нет, но когда вы на экране, то тем самым подаете какой-то пример. Люди смотрят и так или иначе подражают. Чем более вы известны, тем более вам подражают. Парфенов - яркий пример. Появились люди, которые пытаются разговаривать, как Леонид Геннадьевич, одеваться, как Леонид Геннадьевич, стричься, как Леонид Геннадьевич. В этом сила ТВ.
Конечно, обязательно нужно думать о том, как ты выглядишь, как ты сидишь, что ты делаешь с руками. Хотя у меня самого есть поганая привычка - иногда начинаю ковырять заусенец. Понимаю вдруг, что, черт возьми, это же видно, надо руку как-то занять, надо что-то взять... Начинаю злиться.

- Вы вспомнили Парфенова... А однажды с ним долго спорили, что важнее на ТВ - форма подачи или смысл сказанного…
- Это был спор профессионалов. Уход Парфенова с ТВ - это настоящая потеря, просто колоссальная глупость со стороны тех, кто этого добился. Леня в какой-то степени сам виноват, он спровоцировал, но тем не менее, я считаю, что его надо вернуть телевидению. Если не на НТВ, то на Первый канал... Мы не дружим с Парфеновым, мы не общаемся домами, просто я обожаю мастерство, я обожаю умение делать свое дело так, как его не делает никто. И я терпеть не могу несправедливость. То, что произошло с Леней, это несправедливо, так не должно быть. Я считаю его самым талантливым человеком российского ТВ. Это его дело, он его делал лучше всех других. Это не значит, что у него не было неудач. Конечно, они были. Так и у Пушкина были неудачи. Ну и что? От этого Пушкин меньше не становится.

- Вы следите за своими коллегами, за тем, как они работают?
- Да, но не то чтобы специально.

- Из любопытства?
- Я смотрю, потому что мне интересно. Хотя есть люди, которые совершенно меня не интересуют, потому что они не мастера, они не талантливы, они сегодня есть, а завтра их нет. Есть люди, очень успешные, которых я не смотрю принципиально, потому что все, что они делают, на самом деле ложь и игра.

- Но ведь вам же тоже приходится идти на какие-то компромиссы с собой?
- Я не могу к этому относиться безразлично. Вот, думаю, сейчас как сказану в своей программе! Это будет правда, но каков будет результат. Результат первый - снимут Константина Эрнста. А кто придет вместо? Какой-нибудь мордоворот. Следовательно, должен думать и об этом, это тоже ответственность, правда? Второе, у меня есть команда, которая уже много лет работает со мной. Что будет с моими коллегами? Об этом я тоже должен думать.
Вопрос в том, каков компромисс. Есть такой компромисс, когда ты уже изменяешь своим принципам. Вот на это идти я не могу и уж тогда пусть будет, что будет.

- Меня удивляет не то, что вы говорите что-то в эфире или не говорите, а то, что вы мучаетесь этими вопросами. Вы могли уже и плевать на все.
- Я не посыпаю голову пеплом и не считаю, что совершил какое-то преступление. Да, я жалею о некоторых вещах в прошлом, очень сильно жалею. Есть отдельно взятые программы, которыми я не горжусь. Но, может быть, часть моего успеха объясняется тем, что люди чувствуют, что я не просто так делаю все это делаю, не просто отрабатываю номер. Мне небезразлична судьба этой страны. Хотя это не моя страна, я в ней не родился, я не считаю себя русским... Но меня волнует, что здесь происходит.
У меня есть враги. Но, может быть, это один из ингредиентов того, что я еще в этом возрасте, в 74 года, все-таки молод и вполне дееспособен.
Сирано де Бержерак, один из моих любимейших героев, где-то говорит о том, что «под взглядами врагов я хожу прямее». Я очень хорошо это понимаю. Каждый мой выход мои враги сидят и скрежещут зубами.

- Что вы считаете пиком своей профессиональной карьеры?
- Никакого пика нет уже. Я добился, даже не стремясь к тому, того, что пользуюсь известностью. И не только в России. Я прожил замечательную, интереснейшую жизнь, работая на ТВ - и советском, и российском, и американском, французском, британском и даже на японском. Мне удается самовыражаться. Ведь что такое работа как не способ самовыражения?
Да, были пики, скажем, первый телемост с Филом Донахью. Но таких вещей было довольно много - того, сего. Может, я еще что-то напишу. Я еще полон идей и планов.
Я счастлив в своих детях, которые необыкновенно хорошие люди и многого добились. В общем, жизнь сложилась. И конечно, тут есть элемент везения, но есть и элемент выстраданности, терпения, работы и целеустремленности.

Матвей Ганапольский:

«Я продаю свой бред».

Матвей Юрьевич Ганапольский родился во Львове. В 1973 году окончил училище эстрадно-циркового искусства в Киеве, в 1981 - режиссерский факультет ГИТИСа. С 1981 по 1986 - режиссер-постановщик Киевского театра эстрады. В 1986 переехал в Москву. Работал в детской редакции Гостелерадио, автор и ведущий детской радиопрограммы "Чудеса на седьмом этаже". Режиссер известных детских пластинок "Приключения капитана Врунгеля", "Следствие ведут колобки". С 1991 по настоящее время - комментатор радиостанции "Эхо Москвы". Знаменитым на телевидении он стал после программы "Бомонд". В разное время вел на ТВ "Игры гладиаторов" (РТР), "Большое Времечко" (НТВ), "Детектив-шоу" (ТВ-6), "Акуна матата" (РТР). Увлекается музыкой. Собрал довольно большую коллекцию пластинок джаз-рока. Блестящий интервьюер, хотя многие на него обижаются за резкость формулировок.

- То, что вы стали работать на ТВ, это случайность? Вы же по образованию режиссер.
- Есть такая украинская поговорка: «Беда научит». Человек ведь не знает, куда его приведет жизнь. Человек может быть очень талантлив, но все равно манере жизни, умению жить он учится у кого-то, калькирует каких-то людей. И в творчестве мы калькируем, и в журналистике тоже. Когда я прочитал в свое время Ильфа и Петрова, стал писать юмористические рассказы. Которые, к слову, были довольно успешны, их публиковали в газетах и журналах. Но потом я прочитал Паустовского «Время больших ожиданий», и мне захотелось писать эссе. Это абсолютно закономерный процесс творческого развития.
В результате, когда я приехал в Москву, то устроился режиссером на радио. Радио влекло меня всегда, потому что я очень любил его техническую сторону. Еще ребенком я слушал радио, засыпая под какие-то дальние коротковолновые станции. Мне обязательно нужна была какая-то помеха, мне требовалось ощущение мира, потому что я жил в довольно затхлой Советской стране, в провинциальном городе, где ничего не было. Я стремился на радио, я хотел этим заниматься. А если долго мучиться, то, как известно, что-нибудь получится.
Потом я попал на Гостелерадио, режиссером. После этого - на «Эхо Москвы», где вел развлекательные передачи. Отсюда появилась программа для телевидения «Бомонд». Потому что Анатолий Малкин и Кира Прошутинская пришли как-то как гости программы ко мне на «Эхо», а я нагло спросил: «Почему вы это не снимаете? Почему вы не снимаете мои интервью со звездами? Это же звезды, я с ними разговариваю и выглядит это, по-моему, эффектно. И в результате я появился на ТВ».

- Вы учились одному ремеслу - режиссера, а стали известны благодаря другому ремеслу - телевизионному.
- А что делать, если жизнь устроена так, что она тебя форматирует. Человек может заниматься чем угодно, не зная своего божественного предназначения. В каждом из нас есть кто-то, кто еще не проявил себя. Иногда он проявляется: был бандитом - стал успешным бизнесменом, попадаешь в такие обстоятельства, которые вдруг проявляют в тебе неожиданные качества. Но я знаю очень много людей, которые так и не проявились. Моя жена, например. Сколько мы ни пытались: она и в Италии жила, и итальянский язык знает, и на фортепиано играет, - все не то. Но совершенно неожиданно ее брат - кинорежиссер - снял художественный фильм, и ему нужен был человек, который займется пиаром. А моя жена любит дома собирать всякие вечеринки. И вдруг выяснилось, что если экстраполировать это умение на профессию, то она знает, кому позвонить, кого пригласить, где взять шампанское, сколько бутылок, и где повесить цветные шарики... Человек проявляет себя там и тогда, где и когда он внутренне к этому готов, и когда он попадает в реципентные обстоятельства.
Вот тут мы подходим к самому главному. У каждого журналиста есть свое понимание журналистики. Мое понимание начинается с общих вещей: журналистика - это сплав неких профессиональных технологических умений. Но это не все. Дальше выясняется, что если человек сидит и тупо что-то расшифровывает или записывает на бумажку, то автоматически журналистом это его не делает.
Журналист - я акцентирую внимание на этом - это некое звание, некая медаль. Когда человек говорит, что он работает журналистом, это слово сразу его приподнимает в наших глазах.

- Или приопускает…
- Нет. Только приподнимает. Дело в том, что у российского народа в силу разных обстоятельств сформировалось свое отношение к публичности. Обратите внимание, почему у нас, например, любят Жванецкого и Задорнова, но не любят Петросяна? Не говорят, что он профнепригоден или что это несмешно, говорят очень странное слово: безвкусно. Когда начинаешь копаться, что именно безвкусно, люди объяснить не могут. И тут выясняется, что люди у нас во всем ищут полезность. Об этом писал еще Аркадий Исаакович Райкин: наш человек не очень любит юмор, хоть и смеется, но очень любит сатиру. Наше общество крайне социализировано. Оно очень нагружено социальностью, потому что оно нагружено проблемами.
И журналист в таком обществе - это человек, который помогает решить какую-то проблему. Это не тот человек, который на Западе пишет о Пэрис Хилтон, а у нас - о Ксении Собчак. Это считается низким, несерьезным жанром, ненастоящей журналистикой. У нас очень высоки ожидание общества и вера в социальную значимость сказанного слова.
Из этого следует, что в истинном смысле журналистом называют такого человека, который, помимо умения написать, сказать, показать, еще и делает это осмысленно, с определенной человеческой позицией. Скажу еще более страшную вещь: он делает это с определенной гражданской позицией. На «Эхо Москвы» мы часто сталкиваемся вот с чем. Поднимаем какую-то тему, разоблачаем, показываем язвы общества, и начинаются сообщения такого содержания: «Почему вы сами не инициировали перед Генеральной прокуратурой расследование?» или «Вот вы об этом говорите, а что вы лично сделали для того, чтобы исправить ситуацию?..» Начинаем объяснять, что рассказ о событии, само говорение - это и есть наша работа, но слушатели не понимают. В массовом сознании журналистика - это и слово, и дело. Конечно, это глубоко противоречит собственно журналистской профессии, которая старается быть неангажированной. Есть такое знаменитое выражение, что журналистика - это боль, а уж лекарство от боли придумывают те, которые читают про эту боль, видят ее.

- Вы прошли довольно сложное философское осмысление профессии…
- А без этого ты не поймешь, что такое журналистика в России, потому что у нас очень специфическая страна. У нас страна с кровавым прошлым, с непредсказуемым будущим, страна депрессивная, холодная, с ужасным наследием Великого Октября и запутанными межнациональными отношениями. Люди хотят во всем этом разобраться, понять, как им жить. И здесь начинается следующая проблема.
Журналисты бы с легкостью отказались от той «медали», которая на них повешена, но происходит следующая ужасная история.
Например, кем будет Путин? Этого никто не знает, кроме самого Путина. Но людям интересно это обсуждать. Пришли пять политологов, которые на эту тему поговорили. Через некоторое время те же политологи опять поговорили. Это ведь интересная проблема, проблема №1: чем займется столь значимый человек после того, как уйдет с президентской должности. И об этом приходится говорить. И ты начинаешь вступать в совершенно смежную область - аналитику. В этот момент и срабатывает комплекс, что журналист обязательно должен иметь позицию. Хотя это, опять же, противоречит западному пониманию профессии. Парфенов - с позицией, Киселев - с позицией, Максим Шевченко - с позицией, Миша Леонтьев - вообще не понятно, кто такой: то ли он журналист, то ли слуга власти… Это феномен нашей журналистики. И осуждать ее за это нельзя. Есть такая мудрость: если бы в жизни могло быть все хорошо, оно бы и было, но как оно есть, так оно и есть. Молодые люди считают, что они должны поехать в Москву и поступить на факультет журналистики МГУ, чтобы стать настоящими журналистами. Однако кроме как гуляния с девочками, знакомства с московскими клубами, первой затяжки марихуаной и нескольких лекций, на которых ты пытаешься продрать глаза; кроме хорошей школы о журналистском наследии прошлого, больше они ничего не получат. Просто потому, что без собственной человеческой и гражданской позиции журналист в России невозможен.

- Как это ваше понимание конкретно конвертировалось в ваш образ телевизионного ведущего?
- У меня нет никакого образа. Прелесть журналистской профессии в том, что я абсолютно естественен. Мне не надо никого играть. Когда был «Бомонд», я был в кепке. Сейчас - зачем мне кепка? Я человек своего возраста, и я обращаюсь к моим сверстникам, а не к молодежной аудитории. Мне будет 55 лет, я обращаюсь к тем, кому 55 лет. На других я не рассчитываю. Это люди, которые понимают меня от начала до конца, которые родились со мной в одно время, которые испытали те же события на своей шкуре.
Журналистика ведь тоже разной бывает. Она не только музыкальная или про кино… Журналистика бывает для своего круга. Я не пытаюсь работать для 18-летних, хотя некоторым нравится. Я просто с помощью тех инструментов, которым научился, отстаиваю свою позицию - жизненную, не журналистскую. Сейчас трудно понять, кто я: то ли я журналист, то ли ведущий, то ли политолог. Самое главное, что я гражданин.

- У вас подчеркнуто активная гражданская позиция, но начинали-то вы с «Бомонда», программы развлекательной.
- Тогда все было хорошо, тогда я думал, что общество будет совершенствоваться без меня. Почему залез в политику? Меня туда просто втолкнули. Потому что у меня есть точка зрения по поводу того, что происходит вокруг. Когда я делал «Бомонд» (напомню, что это были разговоры «за жизнь» с известными людьми), я считал, что хорошо бы со звездами поговорить по-человечески, потому что обычно мы видим их как кукол, которые произносят обязательные слова. Сейчас я по-человечески пытаюсь говорить о политике, потому что политики превратились в кукол. Ничего странного: сегодня ты ешь хлеб с маслом, а завтра - селедку.
- То есть вам политика интереснее разговоров за жизнь?
- Мне жизнь интереснее. Но наше общество устроено так, что самый интересный и рейтинговый разговор - о Путине… Когда ведешь разговор «за жизнь» и проводишь опрос - звонит 300 человек, когда ведешь разговор только о Путине - звонит 3000. Почему? Потому что горячая тема, потому что, как многие говорят, он единственный субъект политики в России.

- У вас много программ, в том числе о кулинарных секретах. Получается, вы профессиональный ведущий, вам все равно, о чем говорить?
- Абсолютно все равно. И в этом не есть мой феномен. Если пианист исполняет Баха, Шуберта или Моцарта, он играет и переосмысливает эту музыку. И мы говорим: как хорошо Ростропович играл на виолончели! Или есть знаменитый актер Бред Питт. В одном человеке соединяется какая-то немыслимая красота, сексуальность, абсолютно феноменальные актерские способности и невероятная мужская загадочность. Женщины идут на фильмы Бреда Питта не для того, чтобы смотреть фильм, и даже не для того, чтобы посмотреть, как он играет, они идут просто посмотреть на это чудо природы. Я, конечно, далек от Бреда Питта и по гонорарам, и по сексуальности, но…

- Хотите добиться того же эффекта?
- Я уже добился. Программы с Киселевым или Леонтьевым люди слушают, независимо от того, о чем они там говорят. Это - люди-бренды. Найдите в Интернете, в поисковике последние интервью Леонида Парфенова и выясните, что Парфенов может говорить не только про историю. Оказывается, у него есть мнение по поводу того, в какой стране мы живем. Настоящими журналистами в России называют настоящих граждан. А журналистская известность, брендовость, дает им независимость и неприкасаемость. Это странный, сложный феномен журналистики в России.

- Тогда получается, что вы отрицаете наличие каких-то правил ведения, скажем, необходимость освоить и строго соблюдать некие технологические стандарты…
- Ну, мы же с вами не говорим о правилах, как кушать за столом. Можно обучить всем правилам, но нельзя обучить журналистике.
Раньше мы удивлялись, что американцу подсунь микрофон - и он тут же начинает с улыбкой что-то рассказывать, а наши начинают убегать. Сейчас все изменилось, у нас все лезут под камеру, сейчас все хотят сказать и многие умеют говорить. Раньше я много преподавал, сейчас меньше, потому что мне стало неинтересно. Сейчас то, чему я могу научить, все знают. Люди знают, что говорить, понимают, что такое формат разговора, могут высказать мысль за 5 минут и за одну минуту - это разная плотность мысли и плотность изложения. Люди знают уже это как «Отче наш», потому что ТВ показывает эти примеры. Многие прошли через ТВ-передачи, видели, как они снимаются, понимают технологию и т.д. Но журналистика состоит из тех вещей, которым обучить нельзя. И эта часть мне кажется более значимой и принципиальной, чем просто знание того, как правильно брать интервью. Ведь интервью можно брать так, а можно эдак. Иногда профессионал рождается от неуверенности в себе: он постигает что-то и становится большим профессионалом. Иногда он рождается на отрицании всех тех примеров, которые были у него перед глазами. Как, например, художник Сальвадор Дали - эгоцентрист и нарциссист, человек, который с первой минуты своего рождения считал себя абсолютным гением, отрицал все. Я неслучайно упомянул Дали. Те, кто прочитает его биографию, поймут один его важный феномен - феномен медийный. По сути, он всю жизнь бредил, и это был хороший художественный бред. Но дело в том, что он научился свой бред продавать. Это тот феномен, который существует сейчас в журналистике. Если вы свои выводы, свои интервью, свои умозаключения - свой бред - научитесь продавать и превратите в привлекательный товар, который будет стоить, как сумасшедшие, апокалиптичные, немыслимые, бредовые картины Сальвадора Дали, значит вы состоялись как профессионал и гений.

- А что вы продаете? Вы очень много работаете - ведете много программ на радио, на разных телеканалах…
- Я продаю свой бред.

- Продаете свое умение разговаривать с собеседниками?
- Да, это я умею. Могу общаться с любым человеком, если этот человек хотя бы немножко вменяемый. И умею делать это интересно. И еще я умею общаться со слушателями, заинтересовать их любой темой, повернуть ее самым неожиданным и интересным образом. Наконец, я в состоянии беседовать любое количество часов. Да, я это умею.

- Владимир Познер вас часто критиковал за манеру этого разговора. Он считает, что вы слишком грубо ведете разговор, что вы проявляете неуважение к собеседникам, к тем, кто звонит на радиостанцию.
- Моя манера не то что резкая, она - конкретная. Я люблю разговор по существу. Я очень эмоциональный человек. Когда веду передачу, беру только те темы, которые мне действительно интересны, и отдаюсь этому без остатка. А иначе меня никто бы и не слушал.
Есть миллион корректных и гладких ведущих… Владимир Владимирович Познер во время своей передачи на ТВ не читает на пейджере о себе то, что о себе каждый день читаю я. И, видимо, в каком-то смысле я лучше знаю нашего зрителя, чем Владимир Владимирович Познер, которого я, безусловно, уважаю. Но мы с ним люди разной судьбы. У нас с ним разный background (происхождение - перевод Авт.): у него за спиной Париж, Нью-Йорк, Россия, а у меня - Львов, Киев, Москва, работа режиссером, потом - «Эхо Москвы». И разные - не самые главные телеканалы. И «волчий билет» на основные телеканалы. Поэтому я спокойно отношусь к его критике. Мы просто видим разный мир: он - один, я - другой.

- А как удержаться в ситуации, чтобы логика борьбы не высосала из журналистики в политику?
- Логика какой борьбы?

- Политической, информационной, вас давят как журналиста, а вы в ответ незаметно превращаетесь в борца.
- Но дело в том, что мне никто не мешает делать то, что я хочу. Я же не ругаю власть. Вы совершаете ошибку, когда называют «Эхо» оппозиционным радио.

- Может быть, я неправильно формулирую…
- Дело не в этом. Это ошибка по Фрейду. Я никого не защищаю и никого не оправдываю. Это значило бы, что я вторичен. А я - первичен. Первичен мой взгляд на мир. Я, например, понимаю, что президент Путин сделал очень много хорошего для страны. Но он же сделал чрезвычайно много плохого, например, для СМИ. Когда началась предвыборная кампания, он сделал очень плохо для этой предвыборной кампании. А вот его решение возглавить «Единую Россию» считаю самым в этой ситуации замечательным, потому что он должен быть человеком публичным, он мощный политик, он должен иметь трибуну. От руководителя Олимпийского комитета будет очень странно выслушивать критические замечания по поводу американского ПРО. Ну и так далее...
Разговоры об оппозиционности появляются тогда, когда появляются проблемы с изложением альтернативной точки зрения. Вообще, «оппозиция» - она там, далеко… Например, в США есть две ведущие партии - республиканцы и демократы. Сейчас у власти республиканцы. Но разве кто-то может назвать демократов оппозицией? Мы понимаем, что оппозиция - это что-то ближе к тоталитарным режимам с их посадками инакомыслящих в «Бутырку». Например, я очень хорошо знаю грузинский телеканал «Имеди», который все называют оппозиционным. Но я задаю вопрос: а куда было пойти тем политикам, которых не пускали на канал «Рустави-2», кроме как на «Имеди». И несчастные журналисты «Имеди» в результате пострадали. Я прекрасно знаю всех тех, кто вел разные ток-шоу, они просто сидели, как птички, и давали слово одному, давали другому...
Когда Миша Леонтьев говорит мне, что власть считает меня не просто журналистом, а видным деятелем оппозиции, то я не очень радуюсь. Раз меня воспринимают каким-то деятелем - деятелем! - оппозиции, это говорит плохо не обо мне, это говорит плохо о власти.

- А зачем вы еще и статьи пишете? Вам не хватает пространства на радио для самореализации?
- А зачем вы берете у меня интервью и пишете книжку? Вы замечательный ведущий, у вас прекрасные документальные фильмы. На фиг вам это надо? Но вы же это делаете. Говорят, мужчина генетически предрасположен осеменять собою пространство. Вот я и осеменяю медийное пространство. Надеюсь, в хорошем смысле, потому что ищу некий позитивизм в любой ситуации. Я считаю, что имею на это право. За 17 лет можно научиться отличать порядочное в политике от непорядочного или беспорядочного.

Источник: http://www.belaruspartisan.org/bp-forte/?page=100&backPage=13&news=35076...