Граница между пропагандой и журналистикой теоретически едва определима, но на практике дистанция меж ними значительная, и никогда не спутаешь одну с другой, если, конечно, нет горячего желания не заметить разницы.

Сейчас медиапространство относительно спокойно. Ну, есть какая-то рябь на поверхности в виде волнений по поводу "усыновления" Россией агента ЦРУ Сноудена и выдворения из России рок-группы Bloodhound Gang. Ее в основном производит "Прямой эфир" Бориса Корчевникова. Волнений было бы наверняка поболее, если бы не летние вакации главных возмутителей эфирного спокойствия – Владимира Соловьева, Аркадия Мамонтова, Дмитрия Киселева…

Летнее затишье перед осенними информационными бурями располагает к спокойному обдумыванию специфических ролей Журналистики и Пропаганды на информационной сцене.

***

Есть такие высоты философского обобщения, когда всякая конкретика становится беспредметной и просто ненужной. Приходит студент к профессору на экзамен. Ему вопрос: что такое электричество? Видите ли, Иван Петрович, мнется экзаменуемый, это такая форма движения материи.

– Давайте зачетку: два балла.
– За что?..

В целом и общем студент вправе недоумевать. Как же иначе? Все в этом подлунном мире – результат движения материи, хоть электричество, хоть ядерная реакция… Да и взять студента с профессором – они тоже сотворены движением материи, правда, с разной степенью совершенства, поскольку один знает свой предмет, а другой – ни бум-бум в нем.

С той высоты, на которую взбираются иные теоретики журналистского творчества, пропагандой является не только публицистика и документалистика, но и всякое художественное высказывание.

Пропагандой в этом случае можно считать и прокламацию Ильи Эренбурга военной поры "Убей немца", и публицистический фильм Михаила Ромма "Обыкновенный фашизм", и художественный фильм Стивена Спилберга "Спасти рядового Райана".

– Садитесь. И вам – двойка.

…Вспомнилось советское время с агитпроповским отделом ЦК КПСС и выступление маститого кинорежиссера Марка Донского на одном из собраний кинообщественности.

Тогда с Запада в адрес советских мастеров культуры нередко раздавались упреки в пропагандистской мотивации их произведений, в том, что они их сочиняют не повелению своих сердец, а по требованию партии и правительства.

Мастера в основном не обращали внимания на эти уколы. Тем более, что один из них ловко срезал недругов: "Я пишу по велению своего сердца, а сердце мое принадлежит партии" (Михаил Шолохов). И с той поры они особо не переживали по поводу своей железной ангажированности. Но иногда все-таки чего-то в душе у них начинало свербить. Тревожил Тот, который считался Нашим Всем.

"Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от властей, зависеть от народа –
Не все ли нам равно. Бог с ними. Никому
Отчета не давать. Себе лишь самому
Служить и угождать".

Ответить враждебному Западу на укоры в несвободе было что. А родному Александру Сергеевичу? Как перед ним оправдаться?

Марк Семенович Донской, классик советского кино, пользовавшийся, к слову сказать, у своих коллег за рубежом большим авторитетом, особенно у итальянских неореалистов, был достаточно импульсивным и непосредственным человеком. Непосредственным до эксцентричности.

Он вышел на трибуну и несколько раз громко выкрикнул: "Я – пропаго!". Когда недоумение в зале достигло высшей точки, он объяснил, что слово "пропагандировать" происходит от греческого, по его мнению, "пропаго", означающего "распространять свет знаний".

Стало быть, слово это – не грязь на вороту, а орден на лацкане.

Современные адепты ангажированного искусства или заказной публицистики идут дальше и выше. С их точки зрения, пропаганда – это вселенская смазь, без которой ничто в нашем подлунном мире не рождается и ничто не развивается.

***

Странно, вот кто бы, сколько бы ни пытался обелить давно скомпрометированное слово и как-то облагородить его, а не получается.

Не получается, поскольку к нему прилипла известная недоброкачественность.

Поскольку пропаганда – это всегда улица с односторонним движением или игра в одни ворота. Можно возразить: так ведь и просвещение – тоже нечто одностороннее. Ну, да. Но только оно не столь агрессивное, безапелляционное.

Журналистика – уже двухсторонняя коммуникация. Она считает нужным учитывать мнение читателя, зрителя… Потому вынуждена что-то объяснять, доказывать, искать и находить убедительные аргументы, учитывать возможные возражения.

Художественное произведение – многополярный мир. Художественная конструкция позволяет добираться до глубинных мотивов человеческих поступков, исследовать подводные камни исторических процессов.

Пушкину в "Борисе Годунове" в понимании сути самозванщины на Руси удалось проникнуть гораздо глубже, нежели это получилось у нашего великого историографа Карамзина в его "Истории государства Российского".

И как ни убедителен, ни красноречив был Радищев в своем обличительном очерке "Путешествие из Петербурга в Москву", а неизбывная трагедия противостояния человеческой души и окаменевшего государства схвачена Пушкиным в "Медном всаднике" и полнее и глубиннее.

Так уж исторически сложилось, что пропаганде дадено право и назначено судьбой забивать в сознание адресата, как гвозди молотком, те или иные постулаты – коммунистические или националистские, или какие-либо другие. А диалог как режим коммуникации для нее неприемлем. Хотя бы потому, что он разрушает черно-белую картину мира. Он размывает границы двух полярных цветов, оснащает их оттенками, добавляет какие-то иные краски, и оттого узкая пропагандистская задача рискует быть нерешенной, да еще заболтанной.

Политизированные ток-шоу типа тех, что ведут Борис Корчевников и Аркадий Мамонтов, по своей видимости многоголосы, а по сути – хоровое (правда, нестройное) обличение того или иного деятеля, хоровое разоблачение той или иной деятельности. На них, как правило, не бывает другой точки зрения и в принципе невозможно столкновение мнений.

Пропагандистское вероисповедание бывает таким же неколебимым, как и религиозное. И не только в силу субъективных причин, упирающихся либо в характер самого пропагандиста, либо в обстоятельства его личной жизни. Полагаю, здесь таятся и объективные предпосылки.

***

Пропагандистское ремесло оказывается объективно востребованным, когда твоя страна воюет. Есть мнение, что когда говорят пушки, молчат музы. Если есть у журналистов собственная муза, то она тоже в этом случае затыкается, но чаще все-таки штатские газетчики переквалифицируются в военные корреспонденты и уходят на фронт.

И тогда на войне, как на войне – не до других точек зрения, не до оттенков, не до акварельных этюдов.

И тогда Эренбург бросает в массы неполиткорректный лозунг: "Убей немца!". И тогда военный корреспондент пишет очерк о подвиге 28 панфиловцев, которого не было. И тогда становятся возможными и необходимыми постановочные фоторепортажи.

И тогда снимаются "Боевые киносборники" по мотивам популярных художественных произведений с участием вымышленных персонажей Максима, Швейка, Чапая…

И тогда профильному министерству впору преобразоваться в министерство пропаганды и пиара.

***

Гражданская журналистика в годину войны, разумеется, не отдыхает. Но и она подчиняется мобилизационной установке: "Все для фронта! Все для победы!".

В мирные дни, когда пушки не стреляют, самолеты не бомбят, пропагандистские функции должны мало-помалу отмирать. И если они оживают и с новой силой и ожесточенностью проявляют себя в медиапространстве, то не значит ли это, что страна все еще пребывает в состоянии войны?

Кого с кем – отдельный вопрос.

РИА Новости http://ria.ru/columns/20130809/955280503.html#ixzz2bk3mlYkq