Уже полгода российский научпоп привыкает существовать без важного движущего «механизма» — признанного иностранным агентом фонда Дмитрия Зимина «Династия». После выхода книги «В интернете
— С тех пор, как вы поняли, что теперь отвечаете за всю научную журналистику и за весь научпоп в стране, вам комфортно находиться в этом статусе?
— К счастью, все-таки не за всю! Но да, сегодня мы наблюдаем ситуацию, когда любой человек, способный «держать в руках оружие» — обладающий
— Можно сказать, что они спохватились на волне вашего успеха?
— Мне нравится думать, что это могло повлиять. Свою первую книжку («Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости». — прим. автора) я написала в 26 лет, и когда она разошлась тиражом под 30 тысяч экземпляров и получила премию «Просветитель», то многие мои коллеги наверняка серьезно задумались, чего же
— Но ведь вы не причина популярности научпопа, а скорее ее следствие. Несколько лет назад примерно в одно время стало модно ходить на лекции, появились издания вроде «N+1», «Арзамас» и «Кот Шредингера»...
— Да, разумеется, мне удалось удачно поймать волну. Научпоп сейчас действительно переживает настоящий бум. Вспомните, что
— С развитием отрасли конкуренция тоже возрастет?
— Научно-популярная журналистика — это очень гуманная и радостная профессия, потому что в ней нет конкуренции. Мы не перетягиваем друг у друга аудиторию, наоборот, занимаемся тем, что вовлекаем все большее число людей. Каждая новая книжка особенно важна, когда она становится первой для тех, кто раньше никогда не читал научпоп. И сейчас ожидается именно такой вал новых книжек, ориентированных на невовлеченную аудиторию.
— Вы говорите так, будто книжный рынок не схлопывается у всех на глазах...
— Весь мой субъективный опыт говорит о том, что издать научно-популярную книжку невероятно легко. Несопоставимо проще, чем художественную. Вам не нужно рассылать рукопись по десяти издательствам и по полгода ждать безо всякой надежды. Вы просто сообщаете, что готовы рассмотреть условия, после чего издательство начинает за вас торговаться с конкурентами. Можно быть уверенным, что даже если книжка плохая и скучная, тысячи три экземпляров все равно будут проданы, потому что спрос на научно-популярную литературу колоссально превышает предложение. Но это совсем новый тренд, и он в большей степени касается российских книг, чем переводных, которыми в основном и занималась «Династия».
— Как повлияло на научпоп закрытие фонда Дмитрия Зимина?
— Сейчас пока рано делать выводы. «Династия» очень долго и упорно создавала спрос, и запас прочности такой, что речь идет не о спаде, а о замедлении роста. К тому же появился фонд «Эволюция», который подхватил инициативу. Сегодня помощь фондов нужна уже не для того, чтобы книга в принципе вышла, а для того, чтобы она получилась качественной. Фонды оплачивают привлечение переводчиков и научных редакторов. Если этого не делать, мы получаем много смешных ошибок, например «дарвиновских зябликов» вместо «дарвиновских вьюрков» — обе птички на английском называются одинаково, и чтобы перевести правильно, надо понимать контекст.
— На днях появилась новость о скором запуске государственного научно-популярного журнала. Одобряете такую инициативу? Вообще, как оценивать отношение государства к популяризации?
— Хорошо что это происходит, но проблема в том, что в государстве правая рука часто не знает, что делает левая. В этом смысле было очень смешно с Зиминым: в феврале 2015 года он стал лауреатом премии Минобразования «За верность науке», а через пару месяцев Минюст всю работу Зимина перечеркнул. Как правило, государство запускает проекты, связанные с финансированием публикаций о российской науке. Потому что научным журналистам гораздо проще брать новости из Nature и Science. А для того, чтобы обращали внимание и на отечественную науку, существуют государственные гранты.
— Получается, о зарубежной науке просто так, а о своей за деньги?
— Это вопрос развитости самой науки. Будет хорошая наука в России — будем с удовольствием рассказывать и о ней. Я работала в двух научно-популярных телепрограммах и знаю, как сильно они завязаны на красивую картинку и на экспертов в кадре. Любая телепередача предпочла бы брать российских ученых, не заморачиваясь с зарубежными командировками. Но получается, что первый год-полтора все снимают одно и тоже: дружелюбных лисиц Беляева в Новосибирске, нейроинтерфейсы Каплана в Москве, — а потом оказывается, что темы закончились и нужно ехать в Америку.
Вообще, наука интернациональна, и ученый, который сделал
— Почему вы остались?
— Почему бы я захотела уехать? Я же не ученый, не биолог. Я научный журналист. Мне нет никакого смысла уезжать: я работаю на русском языке и с российской аудиторией.
— На последнем заседании президентского Совета по науке и образованию тоже говорили о важности распространения научных знаний. Правда, вместо слова «популяризация» прозвучало «пропаганда», которую надо осуществлять «в интересах национальной безопасности». Насколько вы готовы мыслить в таких категориях? Популяризацию науки уместно поднимать «на щит»?
— Эта функция играла большую роль в советской научной журналистике. В российской она практически отсутствует, так как новое поколение авторов вписано в мировой контекст. Понятно, что такая ситуация не очень выгодна государству и оно время от времени декларирует свое желание вырастить научную журналистику, которая бы занималась пропагандой. Ничего плохого в этом нет. Хотите писать только о российских открытиях — это ваше право. Единственное, чего нельзя делать в научной журналистике, — это врать.
— В своей колонке для BBC вы пишете, что людям, склонным к анализу фактической информации, «часто становится понятно, что государство принимает неоптимальные решения». Но вопрос в том, как заставить 86% обывателей не верить первому сказанному из телевизора?
— Вы спрашиваете, как с помощью моей работы сделать всех оппозиционерами? Никогда не рассматривала это как свою главную цель, хотя идея интересная... Но в любом случае важно увеличивать количество людей, знающих, что можно и нужно проверять любую поступающую информацию. Желательно ничего не принимать на веру. Почему у некоторых этот навык развит меньше, а у других больше — вопрос сложный. Отчасти это проблема школьного образования, которое стремится дать как можно больше фактической информации и при этом уделяет очень мало внимания тому, чтобы рассказать, откуда эта информация берется, и мотивировать искать ее самостоятельно.
— К вопросу образования: Владимир Познер (тоже дипломированный биолог) почти в каждом интервью говорит о бесполезности существования факультетов журналистики. Вы с ним согласны?
— С каждым новым интервью меня все больше беспокоит «эффект Кардашьян» —
— И все-таки
— Они не разговорчивые, потому что их ужасно достали глупые вопросы. Самая лучшая стратегия — это задавать вопросы, по которым понятно, что вы серьезно готовились к интервью. И только после того, как ученому покажется, что вы не совсем дурак, можно начинать ковырять землю носком ботинка с просьбой объяснить «для широкой аудитории». Понятно, что в итоге останется второй вариант, но важно продемонстрировать свою компетентность, войти в доверие. Хотя бы потому, что ни одно интервью не обходится без правок, которые могут исказить весь смысл.
У меня только что произошла совершенно позорная история со статьей о поздних родах в апрельском Cosmopolitan. После редакторских сокращений получилось, что в тексте, подписанном моим именем, распространяется вреднейший и грубейший миф: УЗИ повышает вероятность выкидыша. Конечно, журнал извинялся и напечатает опровержение, но это жуткий удар по репутации. И любой ученый боится именно такого.
— Популяризация науки в Cosmopolitan — это
— Везде предлагают. Научные журналисты — это новые поп-звезды. Вы видели, сколько людей сегодня пришло на мою презентацию?
— По этому поводу в интернете ходит мнение, что Ася Казанцева — это издательский
— Ух ты, я не видела! Мне очень нравится эта версия, обязательно пришлите ссылку. Я глубоко уважаю издательство Corpus, но вряд ли оно обладает такими возможностями.
Беседовал Серафим Романов
Источник: https://lenizdat.ru/articles/1137526/
Internews Kazakhstan
